Сломанная роза - Джо Беверли

Иными словами, все было устроено в точности так, как надо, — как бывало всегда, когда за дело бралась Джеанна.

Она уже ждала его в простой одежде с засученными рукавами, с волосами, повязанными легким шарфом, чтобы не растрепать прически. Это она сделала зря — он вовсе не возражал бы увидеть ее растрепанной…

Неутоленная жажда снова разгоралась, как порой разгораются уже подернутые пеплом угли.

Как повела бы себя Джеанна, скажи он: «Ложись на кровать. Я хочу тебя иметь»? Никогда в жизни он не говорил с нею столь грубо.

Но мог ли он сказать: «Иди ко мне. Я хочу любить тебя»?

Мог ли он любить женщину, которая любила другого?

Галеран прятался от этого вопроса целый день, и вот он поразил его, подобно удару. Любила ли Джеанна Лоуика? А если да, то как долго, и не всегда ли, и не мирилась ли, стиснув зубы, с навязанным ей постылым мужем?

Желала ли она смерти ему, Галерану, чтобы соединить свою жизнь с Лоуиком навсегда? Ведь Лоуик, что бы ни говорили, был выше, шире в плечах, красивее…

Но как могла сильная, умная Джеанна любить человека, которому нужно только ее богатство?

Тут Галеран сообразил, что неоправданно долго стоит у дверей и молчит, и стал снимать с себя вонючее, полуистлевшее тряпье. Все же он еще не дошел до того, чтобы в таком отталкивающем виде искать плотской близости с женой. Джеанна всегда была чрезвычайно брезглива.

Именно поэтому он не стал просить ее помочь ему раздеться, а сделал все сам и, разоблачась, выбросил снятую одежду за дверь, велев стражнику послать кого-нибудь сжечь этот хлам.

Обернувшись, он поймал на себе пытливый взгляд Джеанны, и это пронзительно-остро напомнило ему о той давней встрече в его спальне, еще до свадьбы, когда она выбросила его одежду за окошко. Только теперь на лице Джеанны он видел не смущение, а заботливое внимание.

— Пара новых шрамов, — заметил он.

— И тьма следов от укусов. Ты весь завшивел. Иди скорее в воду.

Джеанна говорила деловым, почти равнодушным тоном, но в ее глазах равнодушия не было. О чем говорил ее взгляд, Галеран понять не мог. Желала ли она ему смерти?

А коли так, лучше бы ему было умереть.

Но вот он забрался в кадку, и ощущение горячей, благоухающей травами воды на заскорузлой от многодневной грязи коже исторгло у него невольный вздох блаженства, перед которым на мгновение отступили все другие желания и тревоги и утихла боль.

Джеанна начала мыть ему ноги.

— Ты когда в последний раз купался? Галеран запрокинул голову, закрыл глаза.

— Несколько месяцев назад. Но до последней недели не забывал часто менять исподнее.

Он не стал распространяться, что в Брюгге без раздумий отказал себе в этой роскоши, ибо рвался как можно скорее увидеть жену. Возможно, Джеанна поняла его без слов, ибо больше не говорила об этом.

Она оттерла от грязи его ступни, остригла ему ногти на ногах и принялась за сами ноги. Терла она истово, сильно, и по временам Галерану было даже немного больно, но он не роптал, понимая, что Джеанна всего лишь старается не оставить на его теле зловредных насекомых.

Вот она дошла до его чресел, помедлила и взялась отмывать ему руки.

Галерана неудержимо клонило в сон, но он держался из последних сил, не желая пропускать эти драгоценные мгновения, предшествующие… чему? Если дать себе еще немного воли, он мог бы вообразить, что вернулся на три года назад и Джеанна купает его после трудного дня, проведенного на охоте.

Когда она приходила мыть его, то всегда была уже чистой, ибо в те времена за купанием обычно следовали любовные утехи, а Джеанна была неколебимо уверена, что рядом с только что выкупавшимся мужем должна быть чистой и она сама. А как сейчас? Вспомни он об этом раньше, непременно спросил бы у стражника, купалась ли нынче леди Джеанна.

Между тем она терла мочалом его грудь.

— Слава богу, у тебя там не очень много волос, — донеслось до него, — а то я уже поймала с десяток вшей.

Галеран чуть не улыбнулся, так приятно ему было снова слышать ворчание жены. Но хорошее настроение быстро истаяло, ибо все эти милые мелочи ничего не решали.

Хотел ли он, чтобы Джеанна оставалась его женой?

Да, безусловно.

Даже если она любит Лоуика?

Да.

Разумно ли оставлять Джеанну своей женой?

Галеран не знал.

Было ли возможно оставить Джеанну своей женой после ее открытой неверности и при подозрении в детоубийстве? Последнее, разумеется, вздор, но измену нельзя сбрасывать со счетов.

Собирался ли он обречь жену на побои во искупление ее греха?

Нет, ибо скорее согласился бы, чтобы Джеанна жила, отягощенная грехом, чем получила бы отпущение греха такой ценой. Из всех судов, какие он только мог себе вообразить, этот один отвращал его. И если б он знал наперед, как тягостно будет ему ударить Джеанну, то никогда не нашел бы в себе сил сделать это.

Джеанна отмыла добела его плечи и грудь, но опять замешкалась, дойдя до детородных частей.

— Нагнись.

Он послушно подставил ей спину, невольно взглянул перед собой и увидел на воде хлопья черной пены.

— Прости. Пожалуй, я зарос грязью.

— Если б я не хотела мыть тебя, то могла бы выдумать добрую сотню поводов отказаться.

Да, с Джеанной приходилось все время быть начеку. Иногда Галерану думалось, что жизнь была бы куда проще, если бы его прямодушная жена избегала открытых перепалок или снисходила бы до вежливой лжи.

Помолчав, она спросила:

— А эта грязь случайно не из Града господня? Если да, то надобно сохранить ее и хранить как святыню, в драгоценном ларце.

И Галеран не мог разобрать, шутит она или нет.

— Я как следует помылся в Константинополе. Там очень серьезно относятся к мытью. Тебе бы понравилось. — Уткнувшись лбом в колени, он пустился рассказывать о прекрасном городе, о роскошных мраморных банях, о чувственных купальных ритуалах. Он говорил без умолку, понимая, что время таких разговоров ушло, что беседует он с Джеанной, которую сам сотворил себе в мечтах, а не с нынешней неверной женой.

Она отложила мочало и взяла шайку поменьше, чтобы вымыть Галерану голову.

— Подстричь тебе волосы?

— Конечно, тогда и тебе будет легче промыть их.

Джеанна принялась ловко орудовать острым ножом. Волосы она подрезала совсем коротко, намного короче, чем принято. Щекочущие прикосновения ее пальцев к коже головы несказанно волновали его. Затем трижды взбила на его волосах густую мыльную пену, тщательно промыла, ополоснула чистой водой и осторожно расчесала.

— Не так уж плохо, — промолвила она наконец, — отвар персидской ромашки прогонит оставшихся вшей. Побрить тебя или ты предпочитаешь, чтобы этим занялся кто-нибудь из твоих людей?