Спящий дракон - Александр Мазин

– И у тебя есть друзья… Важные друзья.

– Да, госпожа.

– Они многое рассказывают тебе…

– Да, госпожа.

– Я хочу услышать о Наместнике!

Девушка смотрела на точеный подбородок Этайи.

– Наместник… не в числе моих друзей.

– Знаю. Но у него есть доверенные. Я думаю, он причастен… Понимаешь?

– Да, госпожа.

– Ты узнаешь?

– Попробую, госпожа.

– Я дам тебе денег?

– Не нужно. Денег у меня хватает.

– Не для себя. Для тех, кому есть что сказать.

– Нет, госпожа. Платить опасней.

Этайа с новым интересом посмотрела на девушку:

– А ты права. Не зови меня госпожой. Когда мы вдвоем, мое имя – Тай. А твое?

– Мара.

– Храни себя, Мара! Нет, постой! – Женщина протянула ей полотенце.– Вытрись. И будь осторожна, девочка!

– Храни себя, Тай!

«Маги и люди равно совершают ошибки и, исправляя их, совершают новые ошибки, еще более опасные, а исправляя последние, совершают подчас ошибки почти гибельные. Но не следует думать, что это падение. Наоборот, сие есть – путь наверх, ибо с каждой исправленной ошибкой сила наша растет».

Сантай Темный. Праздные маги.Комментарий к главе «Живое ремесло»

Лекарь воткнул золотую иглу в колено спящего Дага. Две такие же иглы уже подрагивали в правой кисти сановника. Лекарь был сухой крепкий старик невысокого роста с непроницаемым очень смуглым лицом. Вращая иглу между большим и указательным пальцами, он ввел ее на необходимую глубину и оглянулся, услышав шаги.

Нил вошел в гостиную, неся на руках Торона. Походка его потеряла кошачью мягкость, но все же могучее тело борца не слишком обременяло гиганта. Воин опустил свою ношу на тростниковый мат. Лекарь мельком взглянул на превратившееся в кровавую кашу лицо Торона.

– Нет, это не мое,– сказал он и вновь повернулся к чиновнику.

Подошедший Шинон коснулся плеча лекаря.

– Ты должен сделать все, что возможно,– сказал Начальник Гавани.– Я не хочу, чтоб болтали о том, что я не проявил милосердия в собственном доме!

Лекарь пожал плечами (ты – господин) и присел около тела борца. Достав маленькое зеркальце, он поднес его к окровавленной щели в сплошной ране, в которую превратилось лицо Торона. Серебряная поверхность осталась незамутненной. Взяв руку, более толстую, чем бедро самого лекаря, старый конгай пощупал пульс.

– Мертв,– сказал он уверенно.

И вновь занялся сановником.

Нил, расставив ноги, стоял над телом Торона. Лицо его ничего не выражало, но светлорожденный, хорошо знавший его, по неуловимым признакам понял: великан думает, и думает напряженно. Вот он опустился на колени рядом с борцом, провел рукой по круглой, как днище лодки, покрытой шрамами груди… И вдруг резко ударил по грудине основанием ладони. Звук был такой, как если бы он ударил в дно пустой деревянной бочки.

Лекарь с любопытством посмотрел на северянина. Нил положил ладонь на левую сторону груди борца, замер, словно прислушиваясь… И нанес еще три быстрых удара, не таких сильных, как первый, но достаточных, чтобы угомонить среднего мужчину. Еще какое-то время Нил держал обе руки на груди борца, потом переместился поближе к голове и погрузил пальцы в месиво, которое прежде было лицом Торона.

Лекарь оставил своего пациента и, присев на корточки рядом с воином, с крайним интересом наблюдал за его действиями.

Нил закончил свои манипуляции и вытер окровавленные пальцы о набедренную повязку борца. Положив руки на ребра Торона, он с силой нажал.

Пузырящаяся пена выплеснулась изо рта борца. Еще толчок – еще один алый фонтанчик. После пятого раза в бронхах лежащего раздался хрип и судорога прошла по телу Торона. Трижды повторив ту же операцию, Нил отодвинулся от тела.

– Твоя очередь,– сказал он лекарю.

Тот с уважением посмотрел на воина.

– Слышал я, что врачеватели Тайдуана делают подобное,– сказал он.– Но сам не видел никогда. Не сочтешь ли за труд показать мне…

– Прости, целитель. Это скрытое знание. И не врачевателей Тайдуана, а воинов Севера. Клятва связывает меня.

– Понимаю,– согласился лекарь.– А что можешь ты поведать, не нарушив обета?

– То, что ты плохо ценишь настоящих бойцов, целитель. Этого парня мало треснуть головой о камни. Он живуч, как леопард, иначе давно бы уж развлекал своей глупостью Нижний мир. Да, он никогда не будет дышать носом. Но он и так им не дышал. Челюсть сломана в двух местах, но этот череп прочней скорлупы гигантского ореха. Корми его кашей, не давай болтать – и через три месяца он опять будет безобразничать с портовыми девками.

– Мудрость твоя покорила меня,– улыбнулся лекарь.– Прими мое уважение.

– И мое, Нил, сын Биорена,– сказал Начальник Гавани.– Не будь ты так вспыльчив, я уступил бы тебе свой чин.

Великан покачал головой.

– Я верен своему долгу,– сказал он.

– Скажу тебе, Шинон,– вмешался светлорожденный,– что, прежде чем стать моим хранителем, Нил был Хранителем Проклятой Границы на севере империи. Раздери меня магхар, если я понимаю, зачем он сделал то, что сделал!

Начальник Гавани удивленно взглянул на воина.

– Достойный,– сказал он, поклонившись,– я думал, ты простой боец.

– Думай так и сейчас, ошибки не будет! – сказал гигант.– Прошу тебя, отважный Шинон, забыть то, что ты слышал. Ты и лекарь узнали то, что надо бы оставить в тайне! – Он укоризненно посмотрел на Эрда.– Надеюсь, ты не откажешь мне. А лекаря и просить не нужно: тайна – его профессия.

Врачеватель кивнул.

– Настало время нам вернуться в гостиницу,– сказал Эрд.– Благодарим тебя, отважный Шинон!

– Предлагаю вам переселиться в мой дом,– сказал Начальник Гавани.– Он не менее удобен, чем «Добрый приют», и более… безопасен.

– Благодарю тебя. Мы останемся в гостинице.

– Как угодно светлорожденному. Хранят вас боги.

– Хранят и тебя! – ответили Эрд и Нил.

* * *

Жара, обычная в Фаранге в этот сезон, начала спадать. Мощенные камнем улицы и улочки заполнились людьми. Смуглые мужчины и женщины в разноцветных косынках и набедренных повязках спешили воспользоваться временем между окончанием полдневной жары и короткими южными сумерками.

Глядевший на конгаев со спины парда светлорожденный ни разу не заметил недоброго взгляда. Напротив, люди улыбались друг другу. И ему, чужаку, тоже улыбались. Даже нервные беговые парды, не упускавшие возможности ляскнуть зубами на прохожего или на самого наездника, кротко протискивались сквозь толпу там, где улица становилась тесной. Казалось, благодушие овладевало Фарангом, когда лучи дневного светила переставали сжигать голые спины.