Леди Удача - Бетина Крэн

— Из желудка?! — Остин содрогнулся и попытался стянуть с себя амулет, но старуха силком надела ремень ему на шею снова. Тогда раненый принялся лихорадочно дергать и тянуть за сухую лозу, обвивавшую его шею, стараясь не смотреть на потемневший сморщенный комочек, висевший на конце этой лозы.

— Ни под каким видом! — Леди Маргарет приблизилась к нему так, что едва не касалась его носа. — Это стебель портулака… сорванный в полнолуние и выдержанный в течение зимы в банке с чесноком.

— А что, черт возьми, на этом портулаке висит?! — прорычал Рейн, тыча старухе под нос кошмарного вида сморщенный комочек, который он брезгливо держал двумя пальцами. — Рыльце летучей мыши?!

— Это хвост ящерицы! — закричала разъяренная старуха. — Когда ящерица потеряла этот, она отрастила себе новый, и ты должен носить его для того, чтобы и у тебя выросло кое-что новое! — В глазах старухи читалось злобное торжество. А в глазах Остина был ужас: он не мог отделаться от мысли, что его престарелая хозяйка — опасная сумасшедшая.

Остин потерял дар речи. Выходит, на него повесили эту мерзость, чтобы у него вырос новый хвост?! «Боже всемогущий, сделай так, чтобы все это оказалось просто кошмарным сном». Он был так ошеломлен, что даже не сопротивлялся, когда старуха вновь навесила ему на шею все эти отвратительные предметы.

— Прошу вас, ваше сиятельство, не волнуйтесь, — вылез вперед барон, желая во что бы то ни стало угодить раненому аристократу. — Леди Маргарет Вильерс прославилась как знаток целебных трав. Ее методы могут показаться несколько… необычными… но они тем не менее в высшей степени эффективны.

После этого вмешательства джентльмена в одном сапоге, который говорил все же как вменяемый человек, Рейн несколько пришел в себя.

— А вы кто такой… — Он вовремя проглотил «черт возьми» и, подумав, добавил: — Сэр?

— Барон Пинноу, мировой судья округа Мортхоу, к вашим услугам, милорд, — отчеканил барон важно, но почтительно и поклонился. — Это я нашел вас на дороге той ночью и приказал доставить сюда. Я знал, что здесь вам обеспечат наилучший уход.

— Моя благодарность не знает границ, — просипел Рейн. В голову ему снова начало стрелять, шея болела невыносимо, плечи горели, как в огне. Никогда еще он не был так близок к нервному срыву.

Барон был явно неприятно поражен таким холодным к себе отношением и подверг переоценке как великодушие, проявленное им в свое время по отношению к виконту, так и надежды на вознаграждение. Он выпрямился в полный рост.

— В сущности, я зашел затем, чтобы задать вам несколько вопросов относительно этого выстрела, ваше сиятельство, если вас не слишком затруднит ответить на них. Вы знаете, кто в вас стрелял?

— Понятия не имею, — процедил Рейн сквозь зубы. Рану на заду дергало все сильнее, и все раздражительнее становился его тон. Боль, терзавшая его плечи, распространилась на руки.

— Тогда, быть может, вы можете рассказать мне, что случилось… что вы видели… слышали?

— Я вообще не имею ни малейшего представления о том, что произошло. В меня стреляли, видимо, где-то на дороге, раз вы потом нашли меня там. Ехал я, само собой, в гостиницу… — Рейн вовремя осекся и убедительно изобразил гримасу боли, чтобы замять разговор. Не рассказывать же мировому судье, что стреляли в него, когда он возвращался со свидания с контрабандистами, которых попытался запугать.

— Его сиятельство ездил оценить качество здешних юбок, сэр. — Стивенсон сделал шаг вперед и выразительно подмигнул барону, на лице которого забрезжило понимание. — Его сиятельство интересуется текстилем. Его сиятельство коммерсант, имеет в Лондоне торговую компанию… и приехал в Девоншир, чтобы выяснить, как здесь обстоит дело с производством текстиля.

— И юбок в частности. Понимаю. Сам интересуюсь такого рода текстильным производством. Продолжайте, ваше сиятельство.

— Да что продолжать? — коротко возразил Остин. — Я решительно ничего не помню о самом происшествии. Вероятно, стреляли какие-то подонки, воры какие-то. — Тон его голоса недвусмысленно показывал, что тема закрыта и допрашивающий может удалиться.

— Воры… что ж, это возможно, учитывая, что, когда мы вас нашли, в ваших карманах не оказалось ни документов, ни ценностей, ни денег. — Барон чопорно выпрямился, и черты его длинного лица заострились. — Не сомневаюсь, что впоследствии вы припомните больше.

. Однако вопросы докучливого барона заставили Рейна Остина забыть о своих телесных недугах и призадуматься о других, куда более важных проблемах. Вот чего ему как раз недоставало, так это местного судьи, льстеца и приживалы, который будет совать нос в его, Рейна, дела. Надо выбираться отсюда, и как можно скорее, пока… Паническое чувство, что вот-вот станет поздно, охватило его. Необходимо ехать в Лондон — сейчас же. Там его ждут дела, которыми не грех бы заняться, клиенты, которых придется как-то утихомирить. Тут его как громом поразила ужасная мысль. Пока он здесь прохлаждается с продырявленным задом, светский-то сезон в Лондоне вот-вот закончится! Он обратил к Стивенсону блестевшие от боли глаза.

— Нанять карету немедленно. Я возвращаюсь в Лондон сегодня же…

— Что? — Стивенсон уставился на хозяина с таким выражением, будто уверен был, что тот вовсе лишился рассудка.

— Бестолочь! — завопила, брызжа слюной, леди Маргарет. — Я же только что наложила тебе швы на рану, которая разошлась после твоего утреннего падения. Никуда ты не поедешь.

— Поеду! Я возвращаюсь в Лондон. — Чувствуя на себе изумленные взгляды барона и Стивенсона, Рейн, изнемогавший от унижения, вперил горящий взгляд в старуху. — Я и так в неоплатном долгу у вас, мадам, и обременять вас своим присутствием больше не стану! Карету, Стивенсон! — Голос его дрожал, грозя сорваться на визг.

— Голова садовая! Рана же откроется!

— Может, лучше не надо, милорд?

— Ваше сиятельство, прошу вас, одумайтесь, пока не поздно…

Все говорили одновременно, пытаясь переубедить раненого.

Чарити тихонько вошла в комнату и, никем не замеченная, стояла с другой стороны постели и смотрела на Рейна Остина. Что же он за человек? Последние несколько минут она имела возможность убедиться, что он властный, решительный, даже склонный к самодурству. Очень прямолинейный и напористый. И еще он человек, страдающий от сильной физической боли, — вон костяшки пальцев как побелели. Чарити видела, как дрожат от напряжения его широкие плечи, как бугрятся мышцы спины. Он мрачно сжал челюсти, зажмурил глаза — ей почудилось, что и ее тело пронзила мгновенная боль.

Чарити закусила губу и бочком пошла вокруг кровати. Никто не обратил на нее внимания, кроме Рейна Остина. Для него-то она, едва оказавшись в поле его зрения, сразу переместилась в центр его искаженного болью восприятия, в сердце его порожденного болью гнева, в его путающиеся мысли.

Она была одета в черное платье с высокой талией, без всяких украшений, и потому особо запоминающееся. Густые белокурые волосы спускались мягкими локонами по обе стороны лица, а сзади были уложены в не тугой пучок. Простота как платья, так и прически подчеркивала идеальную гладкость ее кожи, яркость глаз и губ и безупречно классические черты лица. Она сделала еще шаг вперед, мягкие складки платья колыхнулись, обнаружив изгибы тела такой женственной прелести, что взгляд его сам собой устремился вниз, а дыхание перехватило.