Сын ХАМАС - Мосаб Хасан Юсеф

Ибрагим, очевидно, недооценивал серьезности моего положения. Он продолжал названивать, зачастую на мобильный телефон отца.

— Что случилось? Что с тобой происходит? Я отдал тебе все деньги и хочу получить их обратно.

Я рассказал ему о визите израильтян, а он стал вопить и нести какую-то опасную чушь. Я быстро отключил связь, прежде чем он успел еще глубже затянуть и себя, и меня. Но на следующий день израильские солдаты пришли и в его дом, устроили обыск и нашли пистолет. Естественно, Ибрагима тут же арестовали.

Я чувствовал себя полным ничтожеством. Я доверился человеку, которому не следовало доверять. Отец сидел в тюрьме, и он разочаровался во мне. Мама заболела от переживаний за меня. Мне нужно было готовиться к экзаменам. Меня искали израильтяне.

Что может быть хуже?

Несмотря на все принятые меры предосторожности, израильские силы безопасности все-таки выследили меня. Они прослушивали мои разговоры с Ибрагимом, и вот теперь я, в наручниках и с повязкой на глазах, валялся на полу под сидением военного джипа, изо всех сил пытаясь увернуться от прикладов солдат.

Джип остановился. Казалось, мы ехали несколько часов. Наручники глубоко врезались в запястья, когда солдаты подняли меня за руки и потащили по лестнице. Я не чувствовал кисти рук. Я слышал, как вокруг ходили люди и разговаривали на иврите.

Меня привели в маленькую комнату, сняли наручники и повязку. Щурясь от света, я пытался понять, где нахожусь. Комната была пуста, только в углу стоял небольшой стол. Интересно, что еще припасли для меня эти солдаты? Допрос? Новые побои? Пытки? Мне не пришлось долго гадать. Через несколько минут дверь открылась, и вошел молодой военный. В носу у него была серьга, и я узнал русский акцент. Это был один из тех, кто бил меня в джипе. Взяв за руку, он повел меня по длинным, запутанным коридорам в другую комнату, в которой находились прибор для измерения давления, монитор, компьютер и крошечный телевизор на стареньком столе. Непередаваемая вонь ударила мне в ноздри. Я подавился, чувствуя, что сейчас меня снова вырвет.

За нами вошел человек в белом халате, с усталым и несчастным видом. Казалось, он удивился, увидев мое разбитое лицо и глаз, увеличившийся вдвое по сравнению с обычным размером. Но если он и был обеспокоен моим самочувствием, то не показал этого. Многие ветеринары осторожнее обращаются со своими пациентами, чем этот врач со мной во время осмотра.

Вошел охранник, одетый в полицейскую форму. Он повернул меня спиной к себе, защелкнул наручники, а на голову натянул темно-зеленый колпак. И тут я понял, где источник вони. От колпака пахло так, будто его никогда не стирали. Он впитал в себя запах нечищеных зубов и гнилостное дыхание сотен заключенных. Я почувствовал позыв к рвоте и задержал дыхание. Но каждый раз, когда я размыкал губы, мерзкая тряпка лезла мне в рот. Я запаниковал, мне показалось, что я умру от удушья.

Охранник обыскал меня, забрал почти все, в том числе ремень и шнурки. Он схватил меня за колпак и потащил по коридорам. Направо. Налево. Снова налево. Направо. Опять направо. Я не знал, где я и куда меня ведут.

Наконец мы остановились, и я услышал, как он возится с ключом. Он открыл дверь, судя по звуку, толстую и тяжелую.

— Ступеньки, — предупредил он. Я понял, что спускаюсь вниз по небольшой лестнице. Через ткань колпака я мог различить какие-то вспышки света, подобные всполохам мигалок на крыше полицейской машины.

Охранник снял с меня колпак, и я увидел, что стою перед занавеской. Справа стояла корзина с такими же колпаками, как у меня. Мы подождали пару минут, пока голос с той стороны занавески не разрешил нам войти. Охранник надел мне на лодыжки кандалы, а на голову — другой колпак. Взявшись за его острый конец спереди, он потащил меня за занавеску.

Из вентиляционных отверстий струился холодный воздух, откуда-то доносилась оглушительная музыка. Я, должно быть, шел по очень узкому коридору, потому что то и дело натыкался на стены по обе стороны. Голова кружилась, я был измотан. Наконец, мы снова остановились. Солдат открыл дверь и втолкнул меня внутрь. Затем он снял с меня колпак и ушел, затворив тяжелую дверь.

Я огляделся, в очередной раз оценивая обстановку. Клетушка размером около двух квадратных метров, на полу маленький матрас и два одеяла — свободного места почти не осталось. Тот, кто жил здесь до меня, свернул одно из одеял и клал себе под голову в качестве подушки. Я сел на матрас; он казался твердым, а одеяла пахли так же, как колпаки, которые надевали мне на голову. Я закрыл нос воротником рубашки, однако от одежды пахло рвотой. С потолка свисала тусклая лампочка, но выключателя я не увидел. Единственным окошком в камере служила маленькая дверца, проделанная в большой двери. Воздух липкий, пол мокрый, бетон покрыт плесенью. Повсюду кишели клопы. Все было вонючим, гнилым и мерзким.

Долгое время я сидел неподвижно, не зная, что делать. Хотелось в туалет, я встал и сделал шаг к ржавому унитазу в углу камеры. Закончив свои дела, нажал на ручку слива и тут же пожалел об этом. Слив не работал, и все содержимое унитаза пролилось на пол, залив матрас.

Я примостился на сухом конце и попытался собраться с мыслями. Вот где мне придется ночевать! Глаз отчаянно горел и пульсировал. В камере невозможно было дышать, от смрада горло сжимали спазмы. Стояла невыносимая жара, моя одежда пропиталась потом и прилипла к телу.

Я ничего не ел и не пил все это время. Козье молоко, которое дала мне мама, теперь прокисшее и свернувшееся, было размазано по штанам и рубашке. Из стены торчала труба, я повернул кран в надежде получить немного воды. Полилась жидкость, мутная и коричневая.

Сколько сейчас времени? Оставят ли меня здесь на всю ночь?

Голова раскалывалась. Я знал, что не смогу заснуть. Единственное, что мне оставалось, молиться Аллаху.

«Защити меня, — умолял я. — Спаси и верни к семье как можно быстрее».

Через толстую железную дверь откуда-то издалека доносилась громкая музыка, — одна и та же запись, снова, снова и снова. Я стал считать эти отупляющие повторы, чтобы не потерять счет времени.

Леонард Коэн пел раз за разом:

Где-то открывались и закрывались двери — много дверей. Постепенно звуки приближались. Потом кто-то открыл мою камеру, просунул внутрь голубой поднос и с шумом захлопнул дверь. Я посмотрел на поднос, стоявший прямо в жиже, выплеснувшейся из унитаза после моей неудачной попытки сходить в туалет. На нем лежало одно вареное яйцо, кусочек хлеба, три оливки и столовая ложка йогурта, пахнущего какой-то кислятиной. Там же стоял пластиковый стаканчик с водой, и когда я поднес его к губам, то с удивлением обнаружил, что вода ничем не пахла. Я отпил немного, а остатками воды вымыл руки. Я съел все, что было на подносе, но остался голодным. Интересно, это был завтрак? Который сейчас час? Я решил, что разгар дня.