Наследство рода Болейн - Филиппа Грегори

— Отправляйся немедленно, найди герцога, прежде чем он увидится с королем, — повторила я. — Милорда герцога надо предупредить.

Слуга поклонился и тут же вышел из залы, даже не простившись с собутыльниками. Похоже, он враз протрезвел.

Я отправилась к себе. Я делила комнату с одной из придворных дам, она уже давно посапывала, широко раскинувшись на нашей общей постели. Я тихонько сдвинула ее руку со своей подушки и скользнула под теплое одеяло. Только мне не спалось, в тишине слышала я рядом легкое дыхание и думала о бедной леди Анне, ее невинном личике и прямодушном взоре. Права ли леди Браун, считая, что жизнь бедняжки в опасности только оттого, что ей предстоит стать женой короля, которому она пришлась не по вкусу?

Конечно же нет, леди Браун просто преувеличивает. Молодая особа — дочь германского герцога, у братца хватит влияния защитить сестру. Зато королю очень нужен союзник. Потом я вспомнила — брат отправил ее в Англию, не снабдив даже документом, подтверждающим законность помолвки. Отчего он о ней не позаботился, почему послал одну в медвежью берлогу?

По дороге в Дартфорд, 1 января 1540 года

Хуже некуда. Я полная дура. Хорошо, что путешествую в паланкине, сидеть неудобно, зато наконец я одна. Как мне надоели все эти люди: внешне благожелательны, а втайне смеются надо мной, обсуждают катастрофу — первую встречу с королем.

Нет, правда, в чем я-то виновата? У него был портрет, Ганс Гольбейн мне не польстил, король мог внимательно рассмотреть, изучить, раскритиковать мою внешность, он прекрасно знал, как я выгляжу. Это у меня не было его изображения, я, как и все, представляла его юным принцем, занявшим трон в восемнадцать лет, прекраснейшим королем в мире. Конечно, я знала, что ему почти пятьдесят. Знала — выхожу замуж не за прекрасного юношу, даже не за прекрасного принца. Знала — он мужчина в расцвете лет, даже старше. Но я не знала, как он выглядит. У меня не было нового портрета. И я не ждала… такого.

Может, он не так уж и плох. Легко представить, каким он был. Широкие плечи украшают мужчину любого возраста. Говорят, он по-прежнему ездит верхом, охотится, когда не беспокоит рана в ноге, по-прежнему деятелен. Сам объезжает страну, не передает власть более энергичным советникам, его ум остался при нем, насколько можно судить. Но у него маленькие поросячьи глазки, капризный рот, круглое, как луна, лицо заплыло жиром. Должно быть, и зубы гнилые, потому что изо рта пахнет. Когда он схватил меня в объятия и поцеловал, вонь была нестерпимой. Он отлетел от меня и чуть не расплакался, избалованное дитя, да и только. Сказать по правде, оба мы были не на высоте. Я тоже вела себя не лучшим образом, раз оттолкнула его.

Господи, но зачем же я еще и плюнула?

Плохое начало. Ужасное, недостойное начало. Почему он сразу начал приставать? Легко теперь говорить — он любит переодеваться, маскироваться, притворяться обычным человеком, но так, чтобы его с легкостью узнавали. Надо было предупреждать. Наоборот, мне каждый день вбивали в голову: при английском дворе соблюдаются формальности, все делается по строгим правилам, я должна изучить порядок старшинства, нельзя по ошибке обратиться к младшему члену семьи раньше, чем к старшему, такие вещи важнее всего в жизни. В Клеве мне каждый день повторяли: английская королева должна быть безупречна, полна достоинства, холодна, никакой фамильярности, тем более легкомыслия, чрезмерного дружелюбия. Твердили: жизнь английской королевы зависит от ее незапятнанной репутации. Угрожали: меня ждет судьба Анны Болейн, если буду такой же распущенной, влюбчивой, страстной.

И что я должна была делать, когда толстый старый пьяница полез ко мне целоваться? Разве я могла подумать, что этот урод — король? Все же, видит Бог, несмотря на отвратительный вкус во рту, не надо было мне отплевываться.

А может, все не так плохо? Сегодня утром он прислал мне в подарок собольи меха, очень дорогие, отличного качества. Малютка Екатерина Говард оказалась умнее меня — не узнав короля, она сердечно приветствовала его и получила золотую брошь. Сэр Энтони Браун сопроводил подарки приятной речью. Оказывается, король поехал вперед приготовиться к нашей официальной встрече, она состоится в пригороде Лондона, это место называется Блэкхит. Дамы заверили меня — до тех пор больше неожиданностей не предвидится, можно расслабиться. Оказывается, переодевание — любимая забава короля. Когда мы поженимся, надо быть готовой — он явится с фальшивой бородой или в огромной шляпе и пригласит меня на танец, а мы все притворимся, что не узнаем его. Я улыбнулась, сказала: как мило, — но про себя подумала: какая глупость, какое ребячество, какое тщеславие! Неужели в такого, каким он стал сейчас, можно влюбиться с первого взгляда? Возможно, когда он был моложе и привлекательнее, его любили просто за красоту и обаяние, даже не зная, что он король. Но сейчас, через много-много лет, нужно ли изображать восхищение? Но я не выдала своих мыслей. Сейчас лучше помолчать, одну игру я уже испортила.

Девушка, которая любезно приветствовала короля и тем спасла положение, — моя новая фрейлина Екатерина Говард. В суматохе сборов, насколько позволил мой английский, я ухитрилась поблагодарить ее за помощь.

Она присела в реверансе, и Лотти перевела ее бойкий ответ.

— Она говорит, что счастлива оказаться полезной. Раньше она не бывала при дворе и действительно не узнала короля.

— Почему же она заговорила с незнакомцем, явившимся без приглашения? — Я озадачена. — Не надо было обращать внимание. Подумаешь, влез какой-то невежа.

Лотти перевела, в глазах девушки ясно читалось: нас разделяет не только язык. Словно мы из разных миров, словно я прилетела на белых крыльях из снежной дали.

— Was? — удивленно спросила я по-немецки и протянула к ней руки. — Что?

Она придвинулась ближе и, не сводя с меня глаз, что-то зашептала Лотти на ухо. Я глядела на них с улыбкой. Милая девушка, хорошенькая, как куколка, и такая серьезная.

Лотти, едва сдерживая смех, повернулась ко мне:

— Она говорит, короля нельзя не узнать. Кто еще мог пройти мимо стражи? Кто еще такой высокий и толстый? Но при дворе все играют в эти игры, притворяются, что не узнают, считают прекрасным незнакомцем. И пусть ей только четырнадцать и бабушка считает ее дурой, она знает, что все мужчины в Англии жаждут, чтобы ими восхищались, и с возрастом они становятся только тщеславнее, а разве в Клеве мужчины не такие?

Смеюсь над ней и над собой.

— Скажи ей, Лотти, мужчины везде одинаковы, а настоящая дура — это я. Пусть и дальше дает мне советы, хоть ей всего четырнадцать и что бы там ни говорила ее бабушка.

Дартфорд, 2 января 1540 года

Ужас, ужас! Боже милостивый, это превосходит самые страшные ожидания! Нет, я не вынесу. Дядюшка явился сюда из самого Гринвича и немедленно потребовал меня к себе. Что ему надо? Конечно, ему уже доложили, как я заговорила с королем. Теперь отошлет меня домой, к бабушке, за нескромное поведение. Мне этого не вынести, в Ламбете я умру со стыда, в Хоршеме — с тоски. Утоплюсь! Как там эта речка называется, Хорш, Шем? Словом, просто утиный пруд. Вот утону, тогда пожалеете.