Завтрашний день кошки - Бернард Вербер

Сиамец артачиться не стал и в полной мере удовлетворил мое любопытство. Теперь я жаждала в полной мере понимать смысл каждого произнесенного им слова.

Пифагора моя просьба, похоже, совсем не удивила. Он был терпелив, разжевывал каждое выражение, объяснял особенности человеческого мышления и тем самым способствовал расширению границ моих познаний.

Я опять спросила, откуда ему все это известно.

Пифагор тихо покачал головой, будто не решаясь открыть тайну, о существовании которой я знала с нашей первой встречи.

В этот момент где-то совсем рядом прогремел еще один взрыв.

Пифагор знаком велел мне следовать за ним. Когда мы скатились по ступеням лестницы, он бросился в ту сторону, откуда донесся этот ужасающий грохот. Мы припустили рысью и вскоре оказались на широком, залитом ярким светом проспекте. Там, разбившись на два лагеря, сошлись лицом к лицу несколько тысяч человек. Пифагор сказал, что с дерева нам будет видно лучше, и мы взобрались по стволу и устроились в ветвях платана.

– Это и есть война?

Пифагор не удостоил меня ответом и лишь жестом велел следить за тем, как будут вести себя здесь люди.

Те, что выстроились справа, потрясали в воздухе черными флагами и скандировали одну и ту же фразу.

Слева выстроились их противники, на них были темно-синие костюмы и каски с желтыми лентами. В руках они держали палки и щиты. Никаких флагов у них не было, они стояли в полном молчании. И те и другие будто чего-то ждали. В воздухе отчетливо ощущался специфический запах самцов, мои усы распознали волну чистейшего экстаза.

В людей в синих костюмах полетела зажженная бутылка, но те вовремя расступились, самодельный снаряд взорвался на земле и тут же растекся огромной пылающей лужей.

В ответ они тут же стали швырять какие-то штуки, за которыми тянулись шлейфы густого дыма.

– Нет, это еще не война. То, что ты сейчас перед собой видишь, лишь предвестие столкновений. Люди в синей униформе защищают существующую систему. А вот те, кто им противостоит, хотят ее разрушить.

– И кто из них прав?

– А разве это имеет значение?

Вдруг толпа под черными флагами ринулась на людей в синей униформе, и две волны сошлись в рукопашном бою.

Полыхали огнем мусорные баки. Дым от самодельных зажигательных снарядов стал меня раздражать. Люди вопили, выкрикивали какие-то слова, били друг друга кулаками и пинали ногами, а некоторые даже кусались. Лица исказились злобой, рты изрыгали ругательства, одежда трещала по швам.

Воздух пропитался едкими запахами. Мне стало плохо. Меня стошнило.

– И ты говоришь, что «это» еще не война?

– Нет, всего лишь терроризм, до гражданской войны еще далеко. Это лишь манифестация, перешедшая в столкновения. В данный момент противники пользуются лишь коктейлями Молотова (бутылки с зажигательной смесью) и гранатами со слезоточивым газом (штуковины, из которых валит дым). Война начнется тогда, когда вместо синих мундиров и обычной одежды представители обеих лагерей будут одеты в зеленую униформу.

Меня поражало то, с каким остервенением люди давили друг друга.

– Мне тяжело дышать, – мяукнула я. – Этот дым еще хуже сигарет моей хозяйки. Зачем ты меня сюда притащил?

– Хотел, чтобы ты посмотрела на это вблизи своими глазами. К тому же ты должна знать, что аналогичные события происходят в других больших городах Франции, Европы, да и всего мира. Люди везде будто охвачены истеричной лихорадкой взаимной агрессии. Некоторые полагают, что нынешний кризис обусловлен пятнами на солнце, которые приводят в смятение чувства людей, побуждая их убивать друг друга. По всей видимости, нечто подобное повторяется каждые одиннадцать лет. Как бы там ни было, то, что ты перед собой видишь, недвусмысленно доказывает, что люди переживают фазу саморазрушения. И на этот раз события принимают странный размах. У меня такое ощущение, что для людей наступил последний этап их эволюции.

Загипнотизированная зрелищем, я осталась наблюдать за противоборствующими сторонами дальше, хотя в глазах стояла резь, а в груди горело. Спустя какое-то мгновение я пошевелила ушами: пора было возвращаться.

Потом мы оставили людей и дальше устраивать свои «манифестации», и каждый из нас вернулся под надежный кров его дома.

Я вошла через отверстие для кошек и растянулась в своей корзинке. Наконец-то в моей жизни появилась амбициозная цель: восстановить культ богини с головой кошки – здесь и сейчас, в этой стране, как и во всех остальных.

Поклонение мне объединит людей, и они вновь будут жить в мире.

Я спала много и долго.

Может, целый день, может, два. Мне уже случалось проспать подряд три дня, хотя я этого даже не заметила.

Так или иначе, когда я проснулась, вконец обессиленная, на улице было еще светло.

Я обнюхала себя. Из шерстки до сих пор до конца не выветрился запах газа, распыляемого во время столкновений. Я стала ее облизывать в тех местах, где вонь казалась самой сильной. Потом срыгнула комочки шерсти, тут же покатившиеся по полу.

Я вновь задумалась над тем, что рассказал Пифагор во время нашей последней встречи. Нужно будет найти способ запомнить все эти сведения, чтобы, в свою очередь, поделиться ими с другими собратьями, когда для этого наступит время.

По зрелом размышлении я пришла к выводу, что, если бы Пифагор рассказал об этом другим кошкам, не таким умным, как я, его не просто приняли бы за сумасшедшего, но, вполне возможно, даже попытались бы убить.

Лично я прошла долгий процесс развития и теперь многое в состоянии понять, но вот другим подобные познания в обязательном порядке покажутся странными… абстрактными… Если, конечно, они не посчитают их чистой воды безумием.

Когда привыкаешь ко лжи, истина выглядит подозрительной.

Феликс ел из своей собственной мисочки: разве такой, как он, может постичь осознанные мной невероятные откровения?

Знания требуют перемен в сознании, но никто не любит пересматривать свое ограниченное видение мира.

Я опять срыгнула что-то горькое, вставшее комом у меня в горле (просто возмутительно – если пагубные последствия войны ощущаются даже на следующий день, она поистине ужасно влияет на здоровье, и, похоже, я никогда не смогу ее переварить).

Ко мне подошел Феликс. Будить меня он не осмеливался и сейчас был рад, что может наконец со мной поздороваться.

Прожив бок о бок с ним вот уже несколько недель, я увидела, что он здорово растолстел. Вступив в союз с человеком, наш вид не только многое приобрел, но и кое-что потерял, забыв одну очень важную вещь: необходимость постоянно предпринимать усилия. Нам недостает страха, мы мало бегаем и больше не бросаем никому вызов, а лишь ведем очень комфортный, но до ужаса рутинный образ жизни.