Шанхай. Книга 1. Предсказание императора - Дэвид Ротенберг

— Если бы они знали, где расположены наши пороховые погреба… К счастью, они этого не знали, — закончил Гоф, и Ричард уловил в голосе военачальника страх, смешанный с уважением.

Обернувшись, адмирал с удивлением увидел Макси. Тот стоял на холмике, в некотором отдалении от бухты, и явно ждал его. На шее молодого человека был повязан красный платок, под цвет его волос.

Гоф ценил этого человека, но адмирал был джентльменом, а этот перс был… персом.

— Докладывайте, — приказал он.

— В городе царит гробовая тишина, — расплылся в улыбке Макси, — но я буду присматривать за вашими флангами, когда вы подойдете к воротам.

— Сэр!

— Сэр, — насмешливо повторил Макси.

Ричард заметил, что на его лбу пульсирует вена, словно большой червяк, невесть как оказавшийся под кожей и пытающийся выбраться наружу.

— Никакого сопротивления?

— Пока — нет… сэр.

Гоф взмахом руки отпустил перса. Макси повернулся и пошел назад — тем же путем, которым пришел сюда.

На следующий день, 21 июля 1842 года, адмирал Гоф направил три отряда десантников к стенам Чжэньцзяна. Когда они сами приблизились к городу, адъютант сказал:

— Сэр, не похоже, что они готовились обороняться.

Гофу это тоже не нравилось, но он не знал, что делать. Чтобы усадить императора за стол переговоров и заставить его подписать нужный Англии договор, ему было необходимо захватить устье Великого канала.

Адмирал повернулся назад, посмотрел на свои корабли и прикусил губу, да так сильно, что по подбородку потекла тонкая струйка крови. Он думал о том, что не может вернуться в Англию с пустыми руками, тем более что он вложил в эту экспедицию остатки уже и без того оскудевшего фамильного состояния.

— Давать войскам команду к атаке, сэр?

Впереди простиралась твердо утрамбованная глинистая почва, а дальше начинались заросли травы высотой по пояс. Слева — рисовые посевы. С правой стороны возвышалась роща тропических деревьев. Гоф с детства не любил деревьев. Самой страшной в его семье была угроза, что «тебя отправят в лес».

— Разделите отряд на две части, — приказал он. — Я не хочу, чтобы у нас во фланге находились деревья.

Нужные команды были немедленно отданы, и великолепно вымуштрованные солдаты, вооруженные винтовками со штыками, мгновенно выполнили их. Стены города находились на расстоянии примерно в две мили.

Солдаты двигались медленно и осторожно, опасаясь встречной атаки. Но ничего подобного не происходило. Великолепным строем войска приближались к стенам города.

Внезапно в двухстах ярдах от городских стен из рисового озера поднялся знаменосец с маньчжурским флагом.

Залп вставших во весь рост китайцев был смертоносным, потери англичан — ужасающими. Потом последовал второй залп. Третий ряд англичан устоял.

Знаменосец ретировался в сторону города. Гоф подумал, не отправить ли за ним погоню, но отказался от этой мысли. Фланги — дороже. Его размышления были прерваны новой атакой. На сей раз враг возник из высокой травы. Перестрелка быстро перешла в рукопашную, в которой явное преимущество имели китайцы. В конечном итоге Гоф выставил кавалерию, и китайцы ретировались к стенам города.

Адмирал приказал войскам взять приступом городские стены лишь в отместку за три атаки на его солдат и… за лес, откуда вылезли эти твари. Ответом стала штурмовая атака из главных ворот города.

Никто из противников не одерживал верх. И не было пощады. А когда солнце опустилось за горизонт, не осталось стоящим на ногах ни одного китайского солдата. Не уцелел ни один. Все бились насмерть и обрели ее. Более современное вооружение и военное мастерство Гофа возобладали, хотя, если бы из рощи тропических деревьев на помощь основным силам не вышли бы ополченцы под предводительством Макси, исход битвы, вопреки ожиданиям англичан, мог обернуться в пользу воинов Поднебесной.

Гоф критическим взглядом осмотрел то, что осталось от его наполовину уничтоженного войска, и, подняв голову кверху, увидел сотни кружащих в небе стервятников. Он приказал сформировать похоронные группы, чтобы предать земле погибших, а потом крикнул Ричарду: «За мной!»

Ричард старательно обходил тела убитых, но, несмотря на это, его ботинки скоро покрылись кровью. Поглядев в сторону города, он сквозь пороховой дым, в угасающем свете, увидел Макси. Тот стоял на западной стене и размахивал своим красным, как кровь, шейным платком. Гоф направил солдат в сторону Макси. Тот выявил слабое место в обороне противника и сигнализировал солдатам: «Атаковать надо здесь!» Войско англичан последовало сигналу и бросилось на штурм городских стен. Ричард последовал за ним.

Оказавшись за стенами, солдаты перегруппировались и медленно двинулись к центру города.

Ричард сразу же понял: все идет не так, как надо. Впереди — большая беда.

В городе стояла кладбищенская тишина. Китайцы, мягко говоря, шумный народ, но это затишье было очень некитайским. Скорее азиатским.

Первым, что поразило Ричарда, когда его семья приехала в Калькутту, был шум. Непрекращающийся гул, от которого некуда скрыться. Но не шум тревожил Ричарда, а слова, которые прокричал его отец на бульваре, где они жили.

— Вот увидите, Врассуны выполнят обещание, которое дали мне.

— Почему ты так сказал, папа? — спросил Ричард.

— В расплату за услугу, которую я оказал им много лет назад. Когда ты был еще малышом… Сынком.

— А какую услугу ты оказал Врассунам? Ты же ничем не обязан этим проклятым…

— Когда ты вырастешь, то поймешь, какой тяжелый выбор порой приходится делать отцу ради своей семьи. А теперь — иди, играй.

Записи в дневнике за сентябрь и октябрь 1828 года

После двух недель беспросветного существования, в течение которых у моей семьи не было ни еды, ни крова, великие и могущественные Врассуны оказали моему отцу честь, наняв его ночным сторожем при одном из принадлежавших им складов. В обязанности ночного сторожа, которые мы выполняли вместе с отцом, входил дозор холмистой и гористой местности. Единственная ночь этой вахты, как мне показалось, стоила нашей матери здоровья.

Когда мы жили на вонючем бульваре, семья наша не могла свести концы с концами. Макси и я с утра до вечера проводили дни на открытом воздухе. Под нещадно палившим солнцем моя кожа стала шоколадной, но белая кожа Макси, которую он унаследовал от нашей русской матери, от солнца становилась только красной — под цвет его огненно-рыжих волос, размочаленных и вечно висящих длинными патлами. Это, как нам скоро стало известно, весьма импонировало местным жителям.

Макси подходил к ним, а я говорил на хинди:

— Мера бхай кхуд чамри сил раха хай.