Академия попаданок. Второй семестр - Мила Светлая

пьедестал. Вуглускр тут же ощерился и вскочил на все восемь лап. Надо было видеть возникший ужас на морде моего фамильяра, когда вуглускр ринулся к нему.

— Марина-а-а-а, спаси-и-и-и! — запищал суслягух и помчался вдоль вольера.

Довольный, как обожравшийся меда медведь, вугулскр бежал за ним со всех ног.

Глава 14

— Герцог мне сказал, что этот камень находится в ущелье Неизвестности, но вот… — я запнулась, видя горящие глаза подруг.

Как им сказать о сроке появления этого камня?

Мы снова находились в скрытой лаборатории, где мягко сияли экраны Горыныча и тускло светились пробирки на столе. Агапа разминала в ступке листья сушеного блескунчика, а Маньяра пыталась набрать сорок две крупинки желчной соли. Как нам сообщил Горыныч: блескунчик являлся аналогом нашего светлячка, только был размером с кошку, а желчную соль добывали из желудка старых гоблинов.

Да, девчонки морщились, но готовили ингредиенты для зелья Чудесного Воспоминания. Иногда на экранах Горыныча появлялись замечания по приготовлению, обильно сдобренные жалобами на этот несовершенный мир и на остальную грусть-печаль.

— Что вот? Не тяни, Марина, — нахмурилась Маньяра.

— «Драконья слеза» является сердцевиной каменного цветка, но цветет этот цветок всего раз в сто лет. Мы будем столько времени ждать? Симпатир к тому времени может быть сам выздоровеет…

— А может быть и вовсе в овощ превратится, — резонно возразила Агапа.

Чешуйки блескунчика в ступке пощелкивали под давлением пестика как скорлупа грецких орехов в зубах Щелкунчика. Со дна ступки поднимались небольшие серебристые облачка пыльцы. Из-за неё девичья ладонь казалась окунутой в «серебрянку».

«Каменный цветок как раз будет цвести в этом году, но зачем вам эта информация, если вы всё равно не знаете, где находится ущелье? Лучше отбросьте эту затею и забудьте о зелье. Вам же самим будет лучше».

Надпись на экранах Горыныча заставила нас задуматься. А так ли нам нужен этот цветок и это зелье? А потом мы вспомнили Фендюлятора и задумчивость как ветром сдуло. Нужен нам этот цветок! Нужен и точка!

А ещё нам нужен коготь криволапой виверны, зуб свежеубитого упыря и волосок из уха оборотня. Все остальные нужные вещи мы нашли в шкафах. Для создания этого зелья надо было всего лишь правильно подобрать ингредиенты, сварить их в горшке, выпарить всю воду, а из оставшегося на дне горшка месива слепить что-то наподобие помады, чтобы по истечении недели намазать получившимся кусочком губы и поцеловать безумца… Фух, такая мелочь, но мороки-и-и…

— А как нам попасть туда? Великий Дракон Горыныч, ты же умный, ты же всё знаешь и всё видишь, подскажи нам, глупым бабам? — заискивающе попросила я.

— Я не глупая! — нахмурилась Маньяра.

Я подмигнула ей, чуть отвернувшись от экранов мониторов. Маньяра моментально поняла что к чему и продолжила:

— Но только когда сплю зубами к стенке. А когда бодрствую, то дура дурой.

— Подскажи нам, о мудрый и всезнающий агрегат, — поддержала нас Агапа.

Голубые экраны чуть пожелтели, что могло означать довольство нашими словами. Всё-таки компьютер был мужчиной, да к тому же ещё и падким на лесть — грех этим не воспользоваться. Он тут же вывел на правый экран карту неизвестной местности, а я, как самая незанятая, бросилась её перерисовывать. Чтобы получилось более достоверно, я прислонила лист бумаги к экрану и проводила по изгибам и изломам с упорством церковного переписчика старинных книг.

На одном моменте я чуть отошла в сторону и посмотрела на полученный результат.

Непонятные изображения рек, озер, гор и холмов сплетались в огромное подобие снежинки. Я уже даже хотела было возмутиться тем, что эта вечно ноющая машина пытается развлечься за наш счет, но потом моргнула и снежинка пропала, словно она состояла изо льда и растаяла на ладошке ребенка. Теперь снова была недорисованная карта. Я шмыгнула и вернулась к прерванному занятию.

— Марин, а что всё-таки ты услышала от утопленницы? — после пяти минут упорного пощелкивания спросила Агапа.

Я почти дорисовала карту, когда услышала её вопрос. От неожиданности я вздрогнула, и рука соскользнула с экрана, получилась большая загогулина, как у подписи Пушкина. Я недовольно поцокала языком, но не переделывать же из-за этого результат двадцатиминутного труда.

— Она сказала, что какую-то девушку ждет проход через огонь, воду, землю и камень. Увидит себя на черной свадьбе, а два берега фигакнутся в одну скалу. Что-то там про печаль и улыбку, вроде они местами поменяются. И огонь там чего-то натворит, а потом лед что-то наделает. И всем придет великий… излом…

Я так увлеклась рассказом, что в конце едва успела поставить правильное слово. Хотя девчонки слышали от меня слова и похлеще, но почему-то сейчас мне показалось нужным вставить правильное слово.

— Ого, ничего не понятно. А какая девушка должна всё это проделать? — спросила Агапа.

— И почему на черной свадьбе? Это же расизм чистой воды. Знала бы об этом раньше — пощипала бы эту мокрую бабу, — нахмурилась Маньяра.

— Девчонки, я сама почти ничего не знаю. Она пробулькала, а я вам передала. Вы первые, кто это услышал. Я даже герцогу ничего не сказала.

«Внимание! Внимание! Внимание» — высветилось на всех трех экранах Горыныча.

— Что случилось? Опять будешь жаловаться на трудную жизнь? — нахмурилась я.

«Нет, хочу сообщить, что к вашему коридору движется ректор Академии Фендюлятор Угрюмонский. Рядом с ним идет Глазун Доносович и его собака Титан. Какое же дурацкое прозвище для такого шибздика, а Глазун даже не догадывается, как пес страдает из-за этого. Ну да, люди все жестоки по природе своей — приручат животное, или создадут умнейший в мире агрегат, а потом над ним издеваются…»

— Девчонки, похоже, что сейчас намечается большой шухер! — быстро проговорила я. — Значит так, всё бросаем и бежим в туалет, потом выйдем оттуда как ни в чем не бывало. Скажем, что боимся ходить поодиночке.

Агапа тут же отставила ступку, а Маньяра смахнула крупинки желчной соли обратно в пузырек. Мы выскочили из нашей скрытой лаборатории… Я и сама не заметила, что стала называть её нашей, а девчонки только согласились с этим. Тихонько закрыли картиной дыру в стене и невесомыми пушинками полетели в дамскую комнату. Глаза портретов укоризненно следили за нами.

Мы успели забежать в последнюю секунду, когда из-за угла раздалась тяжелая поступь ректора. Надо было восстановить дыхание, оправиться. Я даже плеснула в лицо холодной водой, чтобы остудить горящие щеки.

— А я говорю тебе, что по Академии кто-то шатается. Вот прямо нюхом чую, а он меня ещё никогда не подводил, — раздался голос Фендюлятора.

— Да не может