Перемена климата - Хилари Мантел

Они презирали кинематограф и театр — нет, не запрещали другим туда ходить, но старались донести до каждого свое истинное отношение к этим зрелищам. К спиртному в жизни не притрагивались. Женщины, которые красились — чуть сильнее, чем просто пудрили носик, — подвергались осуждению. Мистер Мартин сам читал газету, его супруге подобное времяпрепровождение было ни к чему. Каждый день она получала от мужа выжимку новостей, приправленную его комментариями, заодно с рубашкой для стирки, приправленной запахом копченого бекона и зрелого сыра.

Позднее, повзрослев, Анна сообразила, что ее родители поражены не только богопочитанием, но и вполне мирским, светским недугом — снобизмом. Причем зачастую было невозможно определить, где заканчивается одно и начинается другое. Они смотрели снизу вверх на обитателей больших домов, куда еженедельно доставляли простеленные соломой коробки с замороженными фруктами и крошечными кувшинчиками с куриной грудкой в питательном желе. Зато глядели свысока на обычных покупателей, что выстраивались в лавке в очередь за сахаром и четвертинками чая. Первые расплачивались счетами, со вторых безоговорочно требовали наличных. Одним из первых в своем окружении родители вывесили короткое и емкое, сберегающее массу времени и отпечатанное в типографии объявление, которое кратко и точно формулировало их отношение к жизни:

ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ПРОСИТЕ ВЗАЙМЫ. ОТКАЗ НЕРЕДКО ОБИЖАЕТ.

В подростковом возрасте Анна негодовала на это объявление и изводила себя тревожной мыслью: а что, если я влюблюсь, если полюблю кого-то неподходящего? Она понимала, что шансы на это весьма высоки, ибо в мире было полным-полно недостойных, неподходящих людей. Но когда она пришла домой и сказала, что Ральф Элдред предложил ей обручиться, Мартины-старшие тщетно искали причину и повод для отказа. Конечно, будущее этого юноши виделось неясным, зато его отец заседал в городском совете.

Анна была послушной дочерью. Она старалась делать все, чтобы заслужить одобрение родителей, зная, впрочем, что любых усилий с ее стороны вряд ли окажется достаточно. Не проси взаймы… Некоторым несчастным детям снятся сны, в которых их усыновляют или удочеряют; Анна всегда знала, что она — дочь своих родителей. В юности она предавалась фантазиям, раздражавшим ее окружение и удостоившимся резкой отповеди ее матери. Ей грезились способы стать настолько отличной от родителей, насколько это вообще возможно. Но все эти способы существовали лишь в воображении. Презирать родителей — одно, освободиться от их ига — совсем другое.

Пока корабль мерно шел на юг, она спрашивала себя, уплывает ли от них или плывет им навстречу. В конце концов, ее родители были такими заботливыми — по-своему, конечно, — настоящими миссионерами в английской глубинке. В их доме не нашлось бы ни одного предмета роскоши, поскольку все деньги уходили на различные добрые дела. Кроме того, было неправильно роскошествовать, когда другим недостает даже необходимого, — разумеется, если ты не покупатель, который расплачивается, выписывая счет.

А если милосердие и забота проистекают не из любви, а из чувства долга, какая разница? Результат-то все равно одинаковый.

Анна привыкла думать именно так. Голодающие набрасываются на еду, кто бы ни кормил их хлебом; голодающим не пристало выяснять мотивы благодетелей.

Ральф придерживался иного мнения. Элдреды и Мартины, говорил он, движимы стремлением сделать мир комфортнее. Бакалейщик Мартин наверняка согласился бы превратить всех обездоленных в своих первоклассных клиентов; Бетти, его жена, мечтала увидеть, как курящие и незамужние матери-одиночки смывают с лиц тушь и каждый месяц ходят причащаться. С бедностью, голодом и отсутствием крыши над головой следовало бороться потому, что это крайние состояния, чреватые социальными потрясениями, физическими увечьями и демонстрациями безработных. Отсюда прямая дорога к социализму, когда на улицах не будет безопасно.

Ральф поделился с Анной суждением об отцах — о ее отце и о своем. Он знал один стишок и часто со смехом повторял:

В том-то и было дело: сильнее всего на свете Ральф ненавидел посредственность. Ей казалось, что он обладает врожденной добротой, которая проявлялась спонтанно, непредсказуемо. Она нашла то, что искала, не больше и не меньше. И переспала с ним накануне — ровно накануне — того дня, когда он надел ей на палец обручальное кольцо.

Это она сделала ему предложение, а не наоборот. Когда пришло время — им выпал редкий случай, какой выпадал разве что раз в году, и дом в Дирхеме остался в их полном распоряжении, — ее вдруг охватил страх. Она дрожала даже от прикосновения его теплых рук. Но он был молод и несведущ в житейских делах — совсем неискушен, думалось ей, — а потому, должно быть, не сумел распознать разницу между ужасом и страстью.

Когда все случилось, она долго переживала и беспокоилась, не оказаться бы беременной. Подумывала, не помолиться ли о милости, но решила, что к подобным молитвам Всевышний навряд ли снизойдет. Вдобавок это было испытание, ниспосланное небом. «Я позабочусь обо всем, — обещал Ральф. — Если ты понесешь, мы просто поженимся раньше». Месячные пришли на четыре дня позже положенного — она уже успела впасть в промежуточное состояние между паникой и надеждой, — и Анна прижалась спиной к холодной стене родительской ванной, выкрашенной в омерзительный темно-зеленый цвет, и залилась слезами, оплакивая утраченную возможность.

После этого она словно утратила душевное равновесие. Никогда раньше она не мнила себя человеком, как принято выражаться, со сложностями, но теперь в ее сознании отчаянно сражались за первенство всевозможные страхи, желания и упования. Ральф предложил все равно обвенчаться поскорее, как только она закончит учебу в своем педагогическом колледже, и не ждать конца лета. Дядюшка Джеймс пришел познакомиться с ее родителями и пространно рассуждал о том, как интересно будет работать в Дар-эс-Саламе.

Ее мать полагала, что тамошний климат может оказаться неподходящим, но потом вспомнила, что Анна никогда и ничем серьезно не болела, а растили дочь вовсе не неженкой. Правда, местные дикари могут вести себя недостойно… Так или иначе, Анна поразилась тому, с какой легкостью родители согласились с предложением Джеймса, как быстро они одобрили перенос свадьбы, после непозволительно короткой помолвки, на июнь. Впервые в жизни ей пришло в голову, что родители, возможно, будут рады сбагрить дочь с рук. Только представьте, сколько эмоций расходуется на почти взрослую дочь! Когда их девочка выйдет замуж и окажется на другом краю света, они смогут уделять гораздо больше внимания проблемах посторонних людей.

Конечно, в предложении отправиться в Африку, в самой идее миссионерства было нечто невероятное, если не сказать — смехотворное.

— Мне ведь не придется носить пробковый шлем? — жалобно спросила Анна. — И меня не сварят заживо?