Вердикт: невиновен! - Ева Львова

– Приятно слышать льстивые речи, – расплылся в улыбке кудрявый друг, поднимаясь на ноги. – Так уж и быть. Давай адрес своего Мызина.

Распрощавшись с Борисом, я поехала на дачу к деду, чтобы не морочить себе голову с ужином. Владлен Генрихович копался в саду – выискивал червей для утренней рыбалки.

– Привет мадемуазель Перри Мейсон, – прокричал он из глубины сада.

– Здравствуй, дед! – откликнулась я.

– Как дела? Была в архиве? – поинтересовался Владлен Генрихович.

Хватка у деда бульдожья, и если он вцепится в какую-то идею, так просто не отступит. Но я знаю способ противостоять его напору.

– Ты не поверишь, дед, – взволнованно заговорила я, и заинтригованный родственник отложил лопатку. – На меня сегодня свалилось столько информации, что в Басманный суд я просто не успела. Ты представляешь, к нам в контору пришёл адвокат Грачёв, в чьём производстве находилось дело Глаголевой, и рассказал, что подсудимая родила от насильника ребёнка. Но ты не думай, я помню об архиве и завтра непременно туда заеду.

– Как знаешь, – затылок деда налился свекольным цветом. – Больше ко мне не обращайся – всё равно ты делаешь по-своему.

Он снова взялся за лопатку, собираясь продолжить прерванное занятие, но я порывисто обняла родственника за плечи, зарылась головой в седой пушок волос и виновато захныкала:

– Дед, вот честное слово, завтра же поеду в архив и ознакомлюсь с делом Глаголевой.

– Ладно, ладно, подхалимка, – усмехнулся Владлен Генрихович. – Ты уже взрослая, сама решай, что тебе делать.

Помирившись с дедом, я отправилась здороваться с бабушкой. Ида Глебовна варила варенье из черноплодки с лимоном – дед любил его есть с жареными тостами.

– Вот и славно, что ты приехала, – обрадовалась бабушка. – Мы как знали, без тебя не ужинали.

Ужин был, конечно, важен, но меня сейчас занимал другой вопрос. Я чмокнула бабушку в щёку и пошла мыть руки, обдумывая, с чего бы начать разговор.

– Бабушка, где вы с дедом познакомились? – поинтересовалась я, выходя из ванной.

– Работали вместе, – лаконично ответила бабушка, помешивая деревянной ложкой с длинной ручкой кипящее на плите антрацитовое варево.

– А поподробнее? – допытывалась я. – Давай, бабуля, не темни, рассказывай всё как было.

Много раз я пыталась выяснить историю любви моих стариков, но получала только расплывчатые отговорки вроде нынешней. Что это за ответ – работали вместе? Ну, работали, а дальше что? Может, я не просто так интересуюсь, а с дальним прицелом. Романы на работе – вещь тонкая, деликатная, таит в себе множество подводных камней, и, чтобы не попасть в глупое положение, лучше заранее проконсультироваться у людей, имеющих в этом опыт. Ведь чаще всего неудачные служебные романы заканчиваются увольнением одного из флиртующей парочки, а мне покидать контору жутко не хочется. Как человек здравомыслящий, я прекрасно понимаю, что господин Устинович отпустит Лёню в самом крайнем случае, следовательно, уйти придётся мне.

– Да нечего рассказывать, – отмахнулась Ида Глебовна. – Сначала познакомились с твоим дедом, потом поженились, вот и всё.

– Вот ты, бабуля, не рассказываешь мне правду, а может, я хочу поучиться у тебя обольщать мужчин именно на работе и женить на себе Леонида Устиновича, – сделав вид, что шучу, горько вздохнула я. – А ты не хочешь с внучкой опытом делиться.

Бабушка поставила передо мной полную тарелку сациви и лукаво погрозила пальцем.

– Если тебя интересует моё мнение, то мне больше нравится Борис, – заметила она, продолжая сервировать стол к ужину. – Он хозяйственный и прекрасно подготовлен для жизни. За таким мужем будешь как за каменной стеной.

– А мне больше нравится Лёня, – призналась я, сходя с ума от дивных запахов, но в одиночку не решаясь приступать к еде.

– Ты – маленькая глупышка, – нежно сказала родственница и потрепала меня по щеке. – Привлекательная окраска самца не всегда говорит о его несравненных мужских качествах.

Поделившись со мной жизненным опытом, Ида Глебовна отправилась в сад, звать к столу деда. А я, обдумывая услышанное, вдруг жутко разобиделась за Леонида, которого обозвали «самцом», да ещё заподозрили во второсортности, быстро смолотила сациви и ушла в кабинет. Я всегда забираюсь к деду, когда наваливается тоска. Там я открываю шкаф с альбомами и перебираю фотографии, на которых дед и бабушка молодые и весёлые. Дед в основном снимался в штатской одежде, а бабуля на большинстве снимков позировала в форме военного медика. Вот и теперь я рассматривала старые фотографии, рассказывавшие историю счастливой семьи, вглядывалась в весёлые лица юной бабушки, молодого деда и маленького мальчика с серьёзными глазами, каким когда-то был мой отец, и думала, как же мне его не хватает.

Биолог Лев Рудь подписал контракт с институтом экспериментальной биофизики и на пять лет уехал в Анголу. Затем он продлевал контракт ещё четыре раза, не желая возвращаться в Россию, где всё напоминало о моей маме, погибшей в автомобильной катастрофе. Она разбилась на горном серпантине в Абхазии, и я до сих пор помню плач маминых подруг, запах мокрой земли и закрытый гроб, усыпанный цветами, в котором хоронили её останки. После похорон отец улетел за границу, а я перебралась в квартиру на Басманной, где жили Владлен Генрихович и Ида Глебовна. Дед много работал, мной в основном занималась бабушка. Она рано вышла на пенсию и уделяла моему развитию всё свободное время. В пять лет под руководством бабушки я прочитала Драгунского, Носова и Алана Милна, причём забавные истории про медвежонка Винни Пуха и его друзей одолела на языке автора. Затем были братья Гримм, Шарль Перро, Джанни Родари и Астрид Линдгрен. И все эти книги я штудировала на тех языках, на которых их создали детские писатели. Во дворе я удивляла товарищей по играм, легко перемножая в уме трёхзначные числа и так же непринуждённо проделывая обратную операцию деления. А в тринадцать лет мне попались книги о приключениях женщины-адвоката Софи Мозель. Блистательная парижанка при любых обстоятельствах спасала невиновного обвиняемого от несправедливого приговора. Я запоем прочитала всего Луи Фуга, автора этих увлекательных историй, и поклялась себе, что стану таким же ловким защитником униженных и оскорблённых.

На лето мы дружно выезжали в Снегири, и длилось это до тех пор, пока я не выросла. Затем старики осели на даче, предоставив в моё полное распоряжение городскую квартиру. Дед и бабушка заменили мне родителей, но встречи с отцом я ждала так, как не ждала ничего в своей жизни. Папа должен был вернуться в Москву в конце года, и я тайком ото всех зачёркивала в карманном календарике дни, оставшиеся до его приезда, и продолжала собирать те самые фигурки животных, которые мне в детстве начал дарить отец. Я рассматривала фото юной красивой женщины в свадебном платье и коротенькой фате и никак не могла определить, какие чувства вызывает во мне мать. Маму я помнила как смутный образ, как что-то тёплое и доброе, которое исчезло без следа и больше никогда не вернётся. Утерев слёзы, я подняла глаза на дверь кабинета, в которую входил дед. В руке он нёс большую кружку дымящегося чая. Кинув на меня проницательный взгляд, Владлен Генрихович сделал первый глоток, поставил чашку на стол, достал из шкафа новую бутылку коньяка, отработанным движением вскрыл ее, плеснул немного в чашку с чаем и протянул мне.