Провинция - Павел Бессонов

Воротову чуть за пятьдесят. Мужик он видный – рослый, плечистый, сухощавый, с небольшой головой на крепкой шее. Волосы тёмно-русые, чуть посеребрённые у висков, довольно густые. Из-под тёмных бровей весело и дерзко глядят светлые, с рыжинкой глаза. Не портит общего впечатления и курносый нос. Станислав, улыбаясь, морщит его, и тогда знавшие его в молодости вспоминали кличку Славки Воротова – Жмура.

– Ну, что пишет Лидия Васильевна с курорта?

– А когда ей расписывать? – Станислав обвёл насторожившихся женщин улыбчивым взглядом. – Там ведь танцы-манцы, встречи-проводы.

– Да что вы, Станислав Павлович! – как от испуга округлила голубые глаза Валентина Николаевна. – Это не в привычках нашей Лидочки.

– А если я ей полное разрешение дал, так чего же не попользоваться?

– Нет и нет, – Валентина Николаевна, словно защищаясь, выставила перед собой пухлые ладошки. – Я за Лидию Васильевну ручаться могу…

– А-а!.. Все вы одинаковые, – Воротов махнул рукой, собираясь встать.

– А вот и не все! – с жаром вклинилась в разговор молчавшая до этого Зинаида Николаевна, калькулятор, молодая женщина с мелкими чертами незапоминающегося лица. – Ничего-то вы, Слава, о Лидии Васильевне не знаете!

Станислав Павлович удивлённо оглянулся на Зиночку, голос которой он чуть ли не впервые услышал, потом глянул на Валентину Николаевну, согласно кивающую головой.

– Я? Не знаю? – Воротов хлопнул фуражкой по колену и резко встал. – Да я, если хотите, обратное доказать могу!

Надвинув в сердцах фуражку на самые брови. Воротов вышел из бухгалтерии, хлопнув дверью.

Ещё бы не знать ему всю эту женскую породу! Начать хотя бы с его бывшей жены, помотавшей ему нервную систему. А потом сколько он холостяковал, сколько перебрал этих вдовушек и разведёнок…

С Лидией, правда, получилось у него не так, как с другими, не «по схеме». Уговаривал её с полгода, а она всё откладывала решительный ответ, ждала, когда сын пойдёт в армию служить.

И потом, когда она уже у него дома стала оставаться, всё всегда как по первому разу. Раздевается – «Отвернись!», одевается – «Отвернись!». Но в остальном-то всё равно такая же, как и все! Хорошая женщина, собой красивая. Дом свой держит в порядке, сына воспитала. Но ведь женщина!

Вечером после работы Воротов вновь вспомнил разговор в бухгалтерии. И чего это они все Лидию розовыми красками расписывают?

Он включил электрический чайник, сел к столу на кухне с новым номером журнала «Человек и закон». Когда чайник стал тоненько посвистывать, Воротов достал из холодильника сливочное масло, поставил варенье двух сортов в пол-литровых банках, нарезал белого хлеба – приготовился поужинать.

Спиртное Станислав не уважал даже в молодости, а подпортив себе желудок на Севере, куда попал на восемь лет не по своему желанию, а за горячий нрав и крепкий кулак, он и вовсе пристрастился к чаю с вареньем. Памятью Севера были для него вставные зубы и сложный орнамент наколок по всему телу. Там же, на Севере, получил он специальность слесаря по теплосетям, стал неплохим газоэлектросварщиком, мог токарить.

Любил Воротов читать, и библиотекарши, уважая его за своевременный возврат книг, придерживали для него любимую им фантастику и детективы. Журнал «Человек и закон» он выписывал несколько лет подряд, и аккуратные стопочки, сложенные по годам, лежали у Воротова в книжном шкафу рядом с книжками по специальности, справочниками, учебными пособиями.

В этот раз ему не читалось, и мысли витали далеко-далеко, на известном ему курорте, где теперь отдыхала Лидия Васильевна. С отъезда её прошло почти два десятка дней, и Станислав заскучал. Обещаний в верности он ей не давал, и с неё не брал, но в отсутствии Лиды ни к одной из своих бывших подружек в гости не заходил. «А что, если и вправду проведать её там? Заодно и миф этот, о том, что она больно порядочная, развеять… Три дня отгула, два выходных – вполне хватит на поездку. Самолётом смотаюсь. Наплевать на расходы…»

Налегке, в сорочке без галстука, вельветовых брюках в обтяжку, с коричневым, – в тон одежде и обуви – кейсом в руке, ступил Станислав Воротов с самолётного трапа на пышущие жаром бетонные плиты южного аэропорта. Таксисту он сказал адрес, не заглядывая в записную книжку – в этом городе он был уже несколько раз, то по путёвке, то «дикарём», отдыхая и подлечивая себя здешними целебными водами.

Был разгар курортного сезона, но постоянному клиенту у хозяйки дома нашлась койка, и Станислав, пообедав в молочном кафе, – местную пищу, острую, густо перчёную, Воротов не мог есть, – до позднего вечера проворочался, валяясь с боку на бок, так и не задремав ни на минуту.

В голову к нему лезли всякие несуразные мысли. Например, почему он, взрослый и видавший виды мужик, лежит на этой койке с продавленными пружинами под простынею, больнично пахнущей хлоркой? Неужели только для того, чтобы вечером убедиться в давным-давно ему известном, в том, с чем он давным-давно смирился – в женской неверности? Или может, в женской верности ему надо убедиться? Ведь этой верности ему всегда недоставало, всегда на его пути встречались лёгкие весёлые женщины, жадные до жизни, которая им представлялась непрерывной чередой праздников – застолий, подарков, поклонений… Может, он очень хочет убедиться в том, что та, ради которой он сюда прилетел, на них совсем не похожа?

Распорядок дня в санатории, – он там отдыхал три раза – Станислав Воротов знал наизусть. Знал, что после ужина до «кефира» на летней веранде будут танцы. Потом кто-то пойдёт пить кефир и мирно спать, а кто-то, нарушая режим, допоздна задержится в запущенном санаторском парке, изобилующим укромными закоулками. Эти закоулки Воротов хорошо помнил.

Воротов пришёл в парк к окончанию танцев и сел на одну из многих скамеек, стоящих вдоль главной аллеи, выбрав самую затенённую, тогда как сама аллея была ярко освещена мертвенным светом люминесцентных ламп. Он расстегнул верхние пуговицы на вороте сорочки – ему было жарко, – и стал ожидать конца танцев, слушая непрерывно льющуюся музыку. Музыка навевала лёгкую грусть и сбивала охотничье возбуждение Воротова: в ней преобладали мелодии прежних лет, лет его молодости.

Лидию Васильевну Воротов увидел в компании с худощавой чернявой молодой женщиной и двумя мужчинами. Высокий молодой красавец в длинных кудрях вёл обоих женщин под руки, а со стороны чернявой семенил полноватый, с залысинами в негустой причёске мужчина постарше, среднего роста.

«Ясно, фраера видного подцепила. Молодец!» – с удовлетворением – ведь его предположения сбывались! – отметил про себя Воротов. Разве не был он прав, когда доказывал в бухгалтерии, что все женщины одним миром мазаны и что Лидия Васильевна от прочих не отличается.

Компания, в которой находилась Лидия Васильевна, остановилась почти напротив скамьи, на которой сидел Воротов и тут же разделилась на пары, но совсем не так, как он предполагал: кудлатый молодец в обнимку с чернявой свернул в боковую аллею, а Лидия Васильевна с лысоватым пошла дальше по главной. Лысоватый всё время что-то говорил, округло разводя руками, а Лидия, держа сумочку перед собой, только иногда согласно кивала высокой, как башня, копной своих золотящихся даже при таком свете волос.