Шаляпин - Виталий Дмитриевский

Ю. М. Юрьев радовался дружбе Шаляпина и Дальского: «Их сблизили общие интересы, оба одаренные, увлекающиеся. Творческие начала у обоих были очень сильны. На этой почве возникали всевозможные планы, мечты, горячие споры… Да что греха таить — надо сознаться, и кутнуть они оба были не прочь!.. Он (Шаляпин. — В. Д.) поклонялся Дальскому и, уверовав в его авторитет, постоянно пользовался его советами, работая над той или другой ролью, стараясь совершенствовать те партии, которые он уже неоднократно исполнял, стремясь с помощью Дальского внести что-то новое, свежее и отступить от закрепленных, по недоразумению именуемых традициями, форм, не повторяя того, что делали его предшественники».

Безусловно, как актер Шаляпин многим обязан Юрьеву и Дальскому. Они часто бывали на оперных спектаклях с участием Федора, а потом втроем обсуждали исполнение. «Пел он прекрасно, но играл, надо прямо сказать, плохо: не владел своей фигурой, жестом, чувствовалась какая-то связанность, но в то же время уже ощущались проблески настоящего творчества», — вспоминал Юрьев.

Однажды Шаляпин пригласил Юрьева на генеральную репетицию оперы Э. Направника «Дубровский», в которой исполнял партию Дубровского-отца.

— Ну как? — спросил он после первого же акта.

— Все бы хорошо, Федя, если бы ты умел справляться с руками, — ответил Юрьев.

— Да, да, мешают, черт их подери! — огорченно согласился Шаляпин. — Не знаю, куда их деть. Болтаются, понимаешь, без толку, как у картонного паяца, которого дергают за ниточку… Видно, никогда с ними не сладишь!

— А вот что, Федя, — посоветовал Юрьев, — постарайся их больше ощущать, не распускай их так, держи покрепче… А для этого на первых порах возьми спичку и отломи от нее две маленьких частички — вот так, как я сейчас это делаю, — и каждую зажми накрепко между большим и средним пальцами. Так и держи, они не будут заметны публике. Ты сразу почувствуешь свои руки, они найдут себе место и не будут, как плети, болтаться без толку. Главное, чтобы не думать, куда их девать. А потом привыкнешь — станешь обходиться без спичек…

Федор попробовал и обрадовался:

— Да-да! Ты прав. Совсем иное ощущение!

Драматический театр все больше увлекал его: «В мои свободные вечера я ходил… не в оперу, а в драму… Началось это с Петербурга… Я с жадностью высматривал, как ведут свои роли наши превосходные артисты и артистки: Савина… Варламов… Давыдов…»

Но Шаляпин не просто поклонник прославленных мастеров Александринки — он хочет проникнуть в самую суть сценического поведения, пытается понять, что из виденного можно перенести в оперу. Дружба с актерами Александрийского театра открыла ему путь на концертную эстраду.

В ту пору в Петербурге было принято устраивать благотворительные концерты в пользу разного рода нуждающихся сообществ. Актеры выступали бесплатно, но публичностью, славой не брезговали и потому легко поддавались на уговоры предприимчивых организаторов. Те в назначенное время приезжали за артистом в наемной карете — обычно старой, расхлябанной, брошенной бывшим владельцем. Подали такую колымагу и Мамонту Дальскому, но выступать ему в этот раз почему-то расхотелось — актер пребывал в дурном расположении духа, вдохновение покинуло его, и он с ленивой капризностью отбивался от напористого студента.

— Как же это так, Мамонт Викторович? Вы стоите на афише… Вас только одного и ждут… Вы — гвоздь нашего концерта, главная приманка… Если вы не приедете — скандал!.. Потребуют деньги обратно!..

— Не потребуют!.. Это благотворительный концерт… Не уговаривайте, все равно не поеду, — категорически заявил Дальский, но после небольшой паузы добавил: — Вот что: я вам дам вместо себя певца… Хотите?

И Дальский уже кричал в коридор:

— Федор Иванович!.. Поди сюда! Скорей!

Долговязый детина не внушал доверия. Между тем Дальский счел проблему решенной:

— Вот он и заменит меня… Познакомьтесь — Шаляпин!

Делать нечего — карета у подъезда. Федор наскоро собрался. По дороге артист пробовал голос, время от времени откашливаясь, сплевывая в окно, приводя в ужас своего спутника. Федор предавался приятным размышлениям: не раз он видел, как разъезжали в экипажах и каретах знатные дамы да архиереи. А теперь — не угодно ли? — он сам едет в карете по главной улице Петербурга — Невскому проспекту! Мимо движется пестрая вечерняя толпа. Шаляпин вспоминал детство, ночи, когда он, служа у сапожника, дышал густым запахом кожи, краски, лака и какой-то особенной материи…

Карета тем временем свернула с Невского на Михайловскую улицу и остановилась перед Дворянским собранием. Студент — распорядитель вечера — толком и не знал, кого он привез вместо Дальского… Пройдет немного лет, петербургский студент Василий Шверубович уедет в родной город Шаляпина Казань играть на провинциальной сцене, а затем обоснуется в Москве, станет знаменитым актером Московского Художественного театра Василием Ивановичем Качаловым, а Федор уже будет восходящей звездой Московской частной русской оперы, и оба тепло вспомнят о своем знакомстве в «Пале-Рояле»…

А сейчас?..

Когда вместо Дальского в артистическую костюмерную вошел Шаляпин, его встретили с нескрываемым разочарованием. Федор заволновался, стал снова пробовать голос. Роскошный зал Дворянского собрания ослепил молодого певца парадным сочетанием темно-малинового бархата кресел с белоснежными стенами и мраморными колоннами, огромными люстрами с тысячами хрустальных слезинок, внезапно вспыхивающими разноцветными искрами… Публика молчалива, сдержанна. Федор запел — и лед равнодушия стал постепенно таять. «Сердца коснулся страх, тотчас же сменившийся радостью. Я запел с большим подъемом. Особенно мне удались „Два гренадера“. В зале поднялся неслыханный мною шум. Меня не отпускали с эстрады. Каждую вещь я должен был петь по два, по три раза и, растроганный, восхищенный настроением публики, готов был петь до утра…»

Теперь Шаляпина стали часто приглашать на благотворительные вечера, он приобрел известность в кругах любителей музыки. Впрочем, скоро и Панаевский театр ушел в прошлое — рекомендации В. В. Андреева, Т. И. Филиппова, Л. И. Шестаковой открыли Федору путь в Мариинский театр. После памятного вечера у Тертия Ивановича, на котором Федор проникновенно исполнил арию Сусанина, «Заклинание цветов» из «Фауста», певца пригласил дирижер Э. Ф. Направник…

Эдуард Францевич Направник, выходец из Чехии, много лет возглавлявший музыкальную часть Мариинского театра, человек замкнутый и скупой на похвалы, молча прослушал Шаляпина, который на публичном прослушивании спел арию Руслана, арию и речитатив Сусанина из четвертого акта «Жизни за царя». «Арию я пел, как поют все артисты, а речитатив — по-своему, как исполняю его и теперь, — вспоминал впоследствии Шаляпин. — Кажется, это вызвало у испытателей моих впечатление, лестное для меня. Помню, Фигнер (известный тенор Мариинского театра. — В. Д.) подошел ко мне, крепко пожал мою руку, и на глазах его были слезы. На другой день мне предложили подписать контракт, и я был зачислен в состав труппы императорских театров».