Как Путин стал президентом США: новые русские сказки - Дмитрий Быков

— Хвост проявляет опасную самостоятельность, — намекали ему отдельные представители пищи, но Борис Николаевич отвечал в своей манере, что никто не сумеет вбить клина между ним и его хвостом, а то еще цитировал — как всегда к месту — одно из любимых произведений: «Не суйся меж драконом и яростью его!»[2]

Время, однако, шло. Совершенно забитая хвостом голова в кепке поникла и только иногда бормотала что-то в бреду о грязных технологиях и информационном беспределе. Вскоре она совсем отвалилась. Сергей Кужугетович, напротив, необычайно раздулся и победоносно оглядывал окрестности. Проснувшись однажды, Борис Николаевич почувствовал себя как-то странно. Он ощущал, с одной стороны, необычайную легкость, а с другой — некоторую беспомощность. Оглянувшись, он увидел, что у него нет больше хвоста.

Отделившийся хвост, приподнимаясь над землей, победоносно оглядывал окрестности маленькими стальными глазками, а пасть его, напротив, чрезвычайно увеличилась в размерах. Более того — по бокам у него постепенно прорезались два маленьких отростка, грозивших в самое короткое время развиться в полноценные головы. Можно было даже предположить, что одну из них будут звать… впрочем, не будем забегать вперед.

— Что это? — в ужасе спросил Борис Николаевич, понимая, что теперь, без хвоста, крыльев и двух других голов, он уже не дракон и тем более не птица Феникс, а так, червь земли.

— Как что? — почти нежно, как ребенка, спросил его в ответ Владимир Владимирович. — Размножение. Помнишь, ты же с детства хотел узнать, как размножаются драконы. Вот так они и размножаются.

— И… и что теперь будет? — спросил Борис Николаевич.

— Ничего нового, — терпеливо объяснил Владимир Владимирович. — Ты будешь ползать, потому что летать не можешь. А я буду летать, поджигать и возрождаться.

— А Сергей Кужугетович? — вспомнил Борис Николаевич.

— Куда он денется, — сказал Владимир Владимирович и поднял хвост. В хвосте Борис Николаевич с удивлением признал своего раскосого друга. Хвост приветственно помахал ему.

— Как же… как же я теперь буду возрождаться? — спросил Борис Николаевич, чувствуя, что прежние возможности для возрождения теперь ему не светят.

— А ты уже возродился, — улыбнулся Владимир Владимирович. — Реинкарнировал, так сказать. Думаешь, ты все еще дракон? Неправда. Дракон теперь я. А ты ползи, ползи…

И Борис Николаевич пополз, с удивлением чувствуя, что ему больше не хочется кровавой пищи. Ему хотелось чего-то простого, вегетарианского. Радостно пополз он по листку, пожирая его (как и всегда пожирал то, по чему ползал), — и мало кто обратил внимание на бездумную зеленую гусеницу, которая ороговевшими челюстями прокладывала себе путь в зеленой гуще.

Впрочем, и гусенице-то, стремительно забывавшей свое имя, не было уже никакого дела до яростного хлопанья крыльев и трескучего гудения пламени, которое все отчетливее раздавалось позади нее.

Теперь, после того что случилось, когда все адепты и поклонники бедного, а в прошлом великого, Юрия поднимаются с земли, потирая ушибленное и отряхивая с себя зловонные брызги былого величия, потрясенные зрители задают себе мучительный вопрос: что же это все-таки было? Вот это, круглое, приподнятое над местностью, что скачала пухло, пухло, застило солнце, а потом с таким громким звуком… нет, назвать происшедшее его настоящим именем у нас все еще не хватает сил!

Слишком свежо воспоминание о том, как оглушительный, хотя и не совсем приличный треск раскатился по окрестностям, как с граем шарахнулись испуганные птицы, как по одному посыпались в грязь потрясенные коротышки, как долго еще носило ветром сдувшуюся оболочку, как за триста верст от бывшего Солнечного города нашли кепку… Не сразу свидетели и участники этого Большого Взрыва найдут в себе силы рассказать историю величия и падения Бедного Юрия. Но помнить о ней надо — хотя бы для того, чтобы больше так не было.

А было так.

Для страны коротышек, где произошла эта трагическая история, настали тогда не лучшие времена. Жили на подножном корму, сами ничего не производили, а чтобы создать видимость товарного обмена и не совсем забыть высшие достижения цивилизации, торговали воздухом. Воздуха в стране пока еще было немерено, хоть и не самого свежего, и торговля им служила самым прибыльным бизнесом. Наиболее продвинутые бизнесмены убедили народ в том, что последний воздух скоро кончится и настанет вакуум, а потому надо торопиться скупить все воздушное пространство страны. Народ охотно верил, потому что все в той стране подозрительно быстро кончалось, исчезало в никуда, опровергая закон Ломоносова-Лавуазье и все другие божеские и человеческие законы. Скоро самый большой запас воздуха скопился в столице, где торговля шла особенно бойко. Чтобы обезопасить себя от возможного разоблачения, воздухоторговцы решили действовать.

Основное население страны составляли те самые коротышки, открытые нашим Носовым независимо от ихнего Толкиена, что когда-то строили Солнечный город и летали на Луну, а теперь впали в ничтожество и укоротились окончательно. Коротышки, однако, были по-прежнему хитры и изобретательны, и когда наиболее наглые воздухоторговцы решили себя обезопасить, мысль им пришла старая, как первая часть «Незнайки»: они решили опять построить воздушный шар.

Сказано — сделано: набрали одуванчикового соку, обмазали им мячик, поставили застывать на солнышко, а в получившуюся пленку закачали ворованный воздух. Ресурсы его в столице были огромны. Шар дрогнул и стал приподниматься — сначала выше уровня бедности, потом выше уровня жизни всей страны, потом выше собственной самооценки, то есть выше облаков… а дальше им и не надо было. Вся столичная элита и шустрая часть населения поместилась в гондоле: там гордо сидели коротышки-бандиты, надеявшиеся спрятаться под шаром, коротышки-интеллигенты, которым захотелось воспарить над массой, и коротышки-политологи, которые призваны были придумать шару идеологическое обеспечение. И пока бандиты поддували шар, накачивая его воздухом, политологи нарисовали ему маленькие злобные глазки, большие румяные щечки, нахлобучили сверху чью-то кепочку и имя придумали человеческое: Юра.

Правда, с политической точки зрения к шару было много претензий. Главной из них была роковая неопределенность но части цвета: будучи от природы бесцветен шар по утрам казался розовым, на закате — красно-коричневым, а теплыми летними вечерами — неприлично голубым. Но такое отсутствие индивидуальной окраски в глазах политологов шло ему на пользу: когда кто-нибудь из недоуменных пассажиров интересовался, отчего шар у них такой хамелеонистый, любопытному популярно объясняли, что время демагогии прошло, а пришло время конкретных дел, которым и надо верить. Ведь он летает? Летает. Бандитов за ним не видно? Не видно, он их целиком покрывает собою. Ну и чего вам еще надо?

— Но ведь он пустой! — восклицал иной горожанин.

— Не пустой, а чистый, — поправляли его.