Вандал. Книга 1. Драконы моря - Андрей Посняков

Снаружи вдруг скрипнул засов, ворота открылись, впустив солнечный свет и чистый, пусть даже и довольно жаркий воздух.

Двое дюжих носильщиков внесли на длинной палке дымящийся чан с похлебкой, что ли. Впереди шагали еще двое парней, с острогами… или нет — с короткими копьями! Да-да, именно так, вот до чего дошло уже! Этими самыми копьями они отгоняли бросившуюся было к пище толпу. Вот наконец чан поставили.

Нет, это была вовсе не похлебка, а овощи: варенная небольшими кочанами капуста, брюква, еще что- то подобное. Пахло гнилью, но на запах здешние обитатели не обращали никакого внимания, сами-то тоже не благоухали. Один из парней выпрямился и что-то громко сказал. Узники жалобно и вместе с тем нетерпеливо уставились на Александра. Ага, теперь, похоже, ему принадлежало право есть первому. Подойдя к чану, молодой человек выбрал брюквину почище, то же самое сделал и Ингульф, затем настала очередь всех остальных нетерпеливо переминающихся с ноги на ногу отщепенцев. Коренастый, кстати, подошел к раздаче самым последним. Вот уж воистину — побежденный плачет!

…И сердце воина впервые исполнилось недобрым предчувствием…

«Беовульф»

Обеда узники не дождались, да и был ли здесь обед? Скорее всего, нет.

Вновь вошли какие-то молодые люди с копьями и выгнали всех на улицу, под навес, пристроенный с дальней стороны сарая. Там же, рядом, располагалось что-то похожее на древнюю кузницу, какие иногда показывали туристам. Все как положено: мехи, горн, наковальня, молоты, кувалды, щипцы и дюжий, до самых глаз заросший кудлатой бородищей кузнец в кожаном, местами прожженном искрами фартуке. Рядом с наковальней, на широкой скамье, лежали цепи, по мнению Саши, экспонаты здесь совершенно излишние — ведь туристов-то все равно нигде видно не было. Так, может, придут еще?

При подходе узников рядом с кузнецом возникло двое амбалов, тут же схвативших первого подвернувшегося под руки мужика — им, кстати, оказался лысый. Схватили, подтащили к наковальне, кузнец махнул молотом… Оп! И прямо на глазах у Александра лысого заковали в цепи!

— Э! Э! Вы что творите-то?! Что за глупые шутки?

Острые копья тут же уперлись в бока, и молодой человек понял: никто тут и не собирался шутить. Все делалось взаправду и даже как-то буднично, словно бы и кузнец этот, и его дюжие помощнички, и охрана занимались привычным делом.

Заковали и Сашу, довольно ловко, и глазом моргнуть не успел, грубо подтолкнули к навесу. Следом за ним тут же оказался Ингульф. Парнишка звякнул цепями, неожиданно улыбнулся и ободряюще подмигнул: мол, ничего, бывало и хуже. Ну бывало, конечно… Но чтоб вот так!

Там, под навесом, были и женщины. Полуголые, без всяких оков, они испуганно жались к глинобитной стене. Никто ни с кем не разговаривал, все стояли понуро и молча. Александр исподволь осматривался: все те же беленые домики, крепостная стена, море, римский амфитеатр вдали… И небо. Огромное, светло-синее, словно потертые джинсы, небо. Оно тоже было неправильным, слишком уж чистым: ни силуэта какой-нибудь вышки сотовой связи вдали, ни небоскребов, ни даже инверсионных самолетных следов, а ведь они должны быть, аэропорт совсем рядом.

Ничего этого не было, и Саша начал уже подумывать, что его отнесло куда-то намного дальше, наверное, ближе к Бизерте. Но почему в море не видно судов? Не этих рыбацких лодочек с белеющими парусами, а красивых пассажирских лайнеров, прогулочных теплоходов, каких-нибудь грузовозов, танкеров. Нет! Одни лодки!

Судя по шуму, где-то рядом, буквально за углом, располагался восточный базар. Люди несли на плечах какие-то увесистые тюки, такие же тюки были навьючены на небольших осликов, кое-кто толкал перед собой небольшие тележки, груженные всем подряд: глиняными горшками и кувшинами, сырцовыми кирпичами, какими-то тростниковыми кипами… Весь этот довольно шумливый народец одет был традиционно — в длинные развевающиеся хламиды, а кто и вообще почти голый, лишь чресла прикрывали белые куски ткани. И никаких джинсов, шорт, маек Наручных часов и мобильников Александр тоже что-то не заметил.

Может, это фундаменталисты? Живут своей закрытой общиной под владычеством какого-нибудь муллы и в ус себе не дуют! Что им до прогресса? Однако, с другой стороны, такие общины, наверное, больше характерны для Ливии, а уж никак не для европеизированного Туниса, тем более на кишащем туристами побережье.

Подумав, Саша решил громко обратиться по-английски и по-французски к первому же человеку в джинсах, шортах или в майке с рекламой, в общем, к любому с признаками цивилизации. Пока молодой человек ничего подобного не заметил, хотя внимательно наблюдал за всеми проходящими. А у навеса народу столпилось уже много. Кое-кто даже был в богато расшитых блестящими узорами одеждах, роскошных сандалиях, сверкающих драгоценными камнями, с цепочками, с золотыми браслетами на руках. Некоторых принесли слуги в красивых носилках. Экзотика, мать их за ногу!

Ага! Вот появился плюгавенький человечек, чем- то похожий на гнома из волшебной сказки (впрочем, тут все напоминало сказку). С непропорционально большой головой и большими оттопыренными ушами, он казался бы смешным, если б не тонкие, кривившиеся в нехорошей усмешке губы и глаза — мутно-карие, презрительно смотрящие, казалось, сквозь людей. Длинная белая накидка с короткими широкими рукавами была гному явно великовата, ее грязные полы волочились по земле.

— Ишшь! — Коротко кивнув в ответ на поклон охранников, гном повернулся к любопытным и обвел всех пленников широким жестом, мол, чем богаты, тем и рады!

Толпившиеся у навеса людишки оживились, загалдели, кто-то схватил гнома за рукав, указал на кого-то из женщин под навесом. Это оказалась совсем юная девушка, довольно смуглая, но не настолько, как местные, однако с длинными рыжеватыми волосами, одетая во что-то напоминающее дырявый картофельный мешок с прорезями для рук и головы. По знаку гнома — судя по всему, он тут был за главного — парни вытащили девчонку из толпы пленников и, ничтоже сумняшеся, сорвали одежду. Девушка не реагировала никак, лишь закрыла глаза.

— Хош. — Гном с улыбкой погладил ее по бедру, — Хош!

Подошедший к девушке тип, похотливого вида старик с вздувшимися на узловатых руках венами, деловито осмотрел пленницу, придирчиво, словно новобранца на медосмотре. Без всяких эмоций потрогал грудь, потом велел девчонке нагнуться, похлопал по ягодицам, заставил попрыгать, расставить ноги. Заглянул и в лоно, даже пошарил там рукой.

До чего ж было мерзко на все это смотреть!

— Хош? — с гнусной ухмылкой осведомился у похотливца гном. И, растопырив пальцы, добавил что- то еще.

«Да ведь ее продают, — наконец-то дошло до Саши, — Нас всех здесь продают, вот что!» И этих несчастных женщин, и коренастого, и Ингульфа и… и его самого тоже! Рынок рабов!

Молодой человек слыхал, конечно, что в Африке такие есть, и не только в Африке, но чтоб прямо вот так, на побережье? Возмутительная наглость, куда только соответствующие органы смотрят? Такое впечатление, что туда же, куда и этот мерзкий старик, — между ног несчастной пленницы.