Наложницы. Тайная жизнь восточного гарема - Шапи Казиев

А Бедр-ад-дин Хасан басрийский сидел, и люди смотрели на него; и невеста горделиво приблизилась, покачиваясь, и горбатый конюх поднялся, чтобы поцеловать ее, но она отвернулась и повернулась так, что оказалась перед Хасаном, сыном ее дяди, – и все засмеялись. И видя, что она направилась в сторону Хасана Бедр-ад-дина, все зашумели и певицы подняли крик, а Бедр-ад-дин положил руку в карман и, взяв горсть золота, бросил ее в бубны певицам; и те обрадовались и сказали: «Мы хотели бы, чтобы эта невеста была для тебя». И Хасан улыбнулся.

Танец фаворитки. Художник Отто Пильн

…И прислужницы открыли ее в первом платье, и Хасан уловил ее облик, и она принялась кичиться и покачиваться от чванства и ошеломила умы женщин и мужчин, и была она такова, как сказал поэт:

Вот солнце на тростинке над холмами

Явилось нам в гранатовой рубашке.

Вина слюны она дала мне выпить

И, щеки дав, огонь яркий погасила.

И это платье переменили и одели ее в голубую одежду, и она появилась словно луна, когда луна засияет, с волосами как уголь, нежными щеками, улыбающимися устами и высокой грудью, с нежными членами и томными глазами. И ее открыли во втором платье, и была она такова, как сказали о ней обладатели возвышенных помыслов:

В одеянье она пришла голубом к нам,

Что лазурью на свет небес так похоже,

И увидел, всмотревшись, я в одеянье

Месяц летний, сияющий зимней ночью.

Затем это платье переменили на другое и укрыли ее избытком ее волос и распустили ее черные длинные кудри, и их чернота и длина напоминали о мрачной ночи, и она поражала сердца колдующими стрелами своих глаз.

Турецкая одежда XVII века. Слева-направо: одежда для улицы, костюм султанши, костюм султана, костюм танцовщицы

И ее открыли в третьем платье, и она была подобна тому, что сказал о ней сказавший:

Вот та, что закутала лицо свое в волосы

И стала соблазном нам, а кудри – как жало.

Я молвил: «Ты ночью день покрыла». Она же: «Нет!

Покрыла я лик луны ночной темнотою».

И ее открыли в четвертом платье, и она приблизилась, как восходящее солнце, покачиваясь от чванства и оборачиваясь, словно газель, и поражала сердца стрелами из-за своих век, как сказали о ней:

О солнце красы! Она явилась взирающим

И блещет чванливостью, украшенной гордостью.

Лишь только увидит лик ее и улыбку уст

Дневное светило – вмиг за облако скроется.

И она появилась в пятой одежде, подобно ласковой девушке, похожая на трость бамбука или жаждущую газель, и скорпионы ее кудрей ползли по ее щекам, и она являла свои диковины и потряхивала бедрами, и завитки ее волос были не закрыты, как сказали о ней:

Явилась она как полный месяц в ночь радости,

И члены нежны ее и строен и гибок стан,

Зрачками прелестными пленяет людей она,

И жалость ланит ее напомнит о яхонте.

И темные волосы на бедра спускаются, —

Смотри берегись же змей волос ее вьющихся.

И нежны бока ее, душа же ее тверда,

Хотя и мягки они, но крепче скал каменных.

И стрелы очей она пускает из-под ресниц

И бьет безошибочно, хоть издали бьет она.

Когда мы обнимемся и пояса я коснусь,

Мешает прижать ее к себе грудь высокая.

О прелесть ее! Она красоты затмила все!

О стан ее! Тонкостью смущает он ивы ветвь!

И ее открыли в шестой одежде, зеленой, и своей стройностью она унизила копье, прямое и смуглое, а красотой своей она превзошла красавиц всех стран и блеском лица затмила сияющую луну, достигнув в красоте пределов желания. Она пленила ветви нежностью и гибкостью и пронзила сердца своими прекрасными свойствами, подобно тому, как сказал кто-то о ней:

О девушка! Ловкость ее воспитала!

У щек ее солнце свой блеск зеленый —

Явилась в зеленой рубашке она,

Подобной листве, что гранат прикрывает.

И молвили мы: «Как назвать это платье?»

Она же, в ответ нам, сказала прекрасно:

«Мы этой одеждой пронзали сердца

И дали ей имя «Пронзающая сердце».

И ее открыли в седьмой одежде, цветом между шафраном и апельсином, как сказал о ней поэт:

В покрывалах ходит, кичась, она, что окрашены

Под шафран, сандал, и сафлор, и мускус, и амбры цвет.

Тонок стан ее, и коль скажет ей ее юность: «Встань!»,

Скажут бедра ей: «Посиди на месте, зачем спешить!»

И когда я буду просить сближенья и скажет ей

Красота: «Будь щедрой!» – чванливость скажет:

«Не надо!» – ей.

…И ее стали открывать во всех семи платьях, до последнего, перед Бедр-ад-дином Хасаном басрийским, а горбатый конюх сидел один; и когда с этим покончили, людям разрешили уйти, – и вышли все, кто был на свадьбе из женщин и детей, и никого не осталось, кроме Бедр-аддина Хасана и горбатого конюха. И прислужницы увели невесту, чтобы снять с нее одежды и драгоценности и приготовить ее для жениха».

Как и теперь, драгоценности были самыми желанными спутниками женщин. В сералях украшения полагались наложницам «по службе», а кроме того преподносились в дар их повелителем или гостями сераля, желавшими угодить Валиде-Султан.

Для замужних женщин их драгоценности были гарантией от превратностей судьбы. Подарки и приданное мусульманок и сегодня остается их безусловной собственностью на всю жизнь. Даже при разводах они не делятся, и муж не имеет на них никаких прав.

Бесконечные украшения жен и фавориток наносили весомый ущерб государственной казне, которая, тем не менее, покорно оплачивала все эти безумные траты.

Наряды и украшения египетских красавиц описала Мелек-Ханум: «Все это собрание представляло очаровательное зрелище. В комнате размещалось около сотни женщин, все почти смуглые, молодые, красивые и одетые в самые нарядные костюмы. Многие из них отличались огромными косами; у других на плечах надеты были что-то вроде поясов, составленных из восьми или десяти штук больших золотых монет; у некоторых по обе стороны лица висели кисти из крупного жемчуга; у арабских женщин в украшениях играют точно такую же важную роль жемчуг и золотые монеты, как у турчанок бриллианты. Бряцание золотых монет при каждом движении голов или тела, разнообразие и блеск цветов их костюмов, различные виды их трубок, то зеленых, то красных, то голубых, все это вместе взятое придавало особенно интересный характер этому обществу».