Мефодий Буслаев. Месть валькирий - Дмитрий Емец

Голубь почти достиг земли, когда что-тобыстрое и темное отделилось от стены дома. Белую точку закрыла темная тень.Ирка удивленно заморгала, не понимая, что происходит.

– Бросай! Ну-у! – страшно крикнулБагров.

Дрот сам собой хищно рванулся из Иркиной руки,но она, жалея птицу, сжала пальцы и не пустила его. Темная тень исчезла. Иркаопустила руку.

– Почему ты не бросила? – тяжелодыша от гнева, спросил Матвей.

– Там же птица! Я бы попала в нее!

– Правильно. Именно в птицу и надо былокидать!

– Ка-ак?

– Дрот бы поразил ее вместе с тенью! Дляэтого я и выбрал белого голубя! Нужна была хорошо заметная мишень! –пояснил Багров.

– Мишень? Но он же живой! Ты что, непонимаешь: голубь – живой! – вознегодовала Ирка.

– Был живой. Есть такой хороший земнойглагол: был, – спокойно перебил ее Матвей.

– То есть как?

Глянув с крыши вниз, Багров сжал и сразу жеразжал ладонь. Ирка увидела невесть как оказавшееся в ней окровавленное перо.

– Полуночные ведьмы ненавидят птиц.Патологически. Я знал, что она не удержится... У тебя был хороший шансприкончить ведьму. Ты им не воспользовалась, – устало сказал Матвей.

Ирка не поверила своим ушам.

– Значит, выпуская птицу, ты заранеезнал, что она обречена? – спросила она, мучительно вглядываясь ему в глазав поисках ответа и боясь, очень боясь получить этот ответ.

Багров пожал плечами.

– Что из того, если знал? Когда ты ловишьрыбу на червя, тебя очень смущает судьба червя?

– Ты знал, – убито сказала Ирка. Вее сердце обвалился карточный дом.

– Нельзя, в конце концов, быть такойсентиментальной! Ты не слезливая художница, которая ловит на кухне мотыльков вкоробок, чтобы отпустить их в лесу! Ты – гвардия света! – воскликнул он.

Ирка грустно смотрела на него. Простить емуптицу – такую живую, – на которую она только что дышала, она не могла.

– Это нечестно! Я думала, что... И потом,ведьма была совсем не готова! – негодуя, начала она.

– Не надо думать! Это война! –рассердился Багров. – Знаешь, сколько народу в Тартаре могут сказать: «Онпоступил нечестно! У нас же было перемирие!»

– Но мы не в Тартаре! Светлые не должнытак нападать! – отрезала Ирка.

Багров согласился с ней, вскользь заметив, чтоименно по этой причине темные живут в среднем гораздо дольше.

– Они не тонут в сентиментальных соплях,когда доходит до дела, – заметил он.

Ирка не слушала его. Тоска, что кто-то,казавшийся близким, оказался чужим и жестоким, – навалилась на нее дряблымбрюхом. Памятью ладоней она ощущала еще теплые тугие бока птицы, от которойосталось одно окровавленное перо. В данную секунду Багров казался ей хуже, чемполуночная ведьма. В ведьме, во всяком случае, она никогда не разочаровывалась.

Повернувшись (Матвей продолжал говоритьчто-то, но она не слышала голоса, хотя рот его и открывался, как у марионетки),она бросилась бежать. Не думая куда, не думая зачем. Просто чтобы не видетьего. За вентиляционной трубой, откуда явственно доносился запах пригоревшегомолока, она поспешно сдернула куртку и стала превращаться в лебедя. К томувремени, как Матвей нашел ее, трансформация почти завершилась.

За трубой Багров увидел деву-лебедь, рукикоторой стали крыльями. Черты лица неуловимо менялись. И вот уже у Иркипоявился крепкий желто-коричневый клюв.

– Снизишься, и ведьма прикончит тебя! Яже говорил: она ненавидит птиц! – холодно сказал Багров.

– Тогда прикончи меня сам! Тебе же этоничего не стоит!.. Ну!

Последние слова ее были неразборчивы инапоминали лебединый крик.

Багров сделал шаг ей навстречу. Лицо у негобыло красным, оскорбленным. Не дожидаясь, пока он схватит ее, Ирка бросилась ккраю крыши, оттолкнулась и начала падать. Мир завертелся. Зеленым квадратомзаметался скверик внизу, играя в бешеную чехарду с томящими своим однообразиембалконами. Ирка смутно надеялась увидеть смазанную фигуру Багрова, который –она знала это – стоит на краю крыши, но крыша срезалась в пустоту и исчезла. Ивот наконец ветер упруго толкнул ее в раскинутые крылья. Превращениезавершилось. Озорная, бесстрашная душа лебедя заполнила Иркино сознание. Кругза кругом Ирка снижалась, зная, что где-то близко, там, где уравниваются стихииземли и воздуха, притаилась полуночная ведьма. Испытывала ли Ирка страх? Данет, пожалуй. Скорее она теперь испытывала азарт... азарт молодого и сильноголебедя. Ирка увлеклась борьбой с ветром и едва не просмотрела ведьму. Ксчастью, чуткий птичий взгляд зацепил странное пятно на одноцветной стене дома– пятно, похожее на шлепок серой глины, которой спешно залепили щель. Иркапригляделась, и ужас перемешался с омерзением. Серая, плоская, к дому прижаласьведьма и, вцепившись в стену синими ногтями, карабкалась вверх. К ее жуткомулицу – Распухшему, с порванной щекой – прилипло несколько белых перьев. Глазасмотрели колючками.

И если бы взглядом можно было убить – Иркабыла бы уже мертва, столько молчаливой, сосредоточенной ненависти полыхало вглазах ведьмы. Валькирия ясно ощутила, что ведьма хочет прыгнуть, но она так ине прыгнула, поскольку лебедь был слишком далеко. Вместо этого ведьма вытянулапалец – страшный сизый палец, на котором дрожало похожее на каплю ртути кольцо.Не дожидаясь, пока от кольца оторвется искра, Ирка сложила крылья и нырнулавниз.

Посланная вслед искра скользнула по перьям иопалила шею холодным огнем. Боль прокатилась по телу тремя ледяными волнами,заставив лебедя гневно протрубить. Ирка расправила крылья и, поймав тугойдружественный ветер, стала набирать высоту, ощущая с каждым новым взмахомкрыльев, как ослабевает гипнотическая власть взгляда ведьмы.

Сосредоточенный гнев, который безуспешнопытался вызвать у нее Матвей, вспыхнул теперь сам. Перелетев на балконстоявшего напротив дома (блочная девятиэтажкка с рыжими подтеками на стенах),лебедь забился между детских санок и выставленных на медленное умирание связок«умных» журналов, дебелые телеса которых перепоясывал шпагат.

Ослабляя боль, которая до сих пор жила в ней,Ирка вернула себе человеческий облик и распрямилась с сияющим дротом в руке.Теперь копье полетело бы без колебаний. Однако ведьма уже исчезла. Там, гденедавно на стене распласталось серое пятно, чернела крупная надпись:

зОвЫв шРоНеБ лОпЧнОв

И, хотя рядом с ней не было Багрова, Иркастранным образом поняла все сама: