Собственник - Кира Шарм

Потому что никому не нужна неземная любовь. Ни-ко-му. Земная нужна. Когда у тебя мышцы и наглость. И руки, способные прижать к бедрам. И квартира в центре очень даже не кислая. И известность. Все очень земное. И чем лучшего качества, тем ты нужнее.

Вот поэтому, наверное, все эти девки меня и не цепляли. Жадный блеск в глазах и страсть, растягивающаяся на целую ночь все равно где-то внутри оставляли ощущение дыры. Такой, мать ее, глухой, незаполненной, в которой сквозняки гуляют. И сливались все эти лица в одно лицо, – расплывчатое и пустое. И никак эта пустота не заполнялась, сколько бы всего я ни заполучил. А получил я немало, не поспоришь.

И вот теперь я, кажется, начинаю понимать. Тот хлюпик-романтик, который сейчас от меня дальше, чем Марс и Луна вместе взятые, похоже, никуда на хрен из меня не выветрился. Не хватает ему земного и приземленного. Неземного хочется. Такого… Даже сам не знаю. Чтоб душа свернулась и развернулась, что ли? Но точно чего-нибудь, ради чего хотелось бы, как когда-то подрываться до рассвета и лететь, с идиотской, глупой улыбкой… Такого, чтобы от одной ее улыбки внутри разливалась теплота. Чтобы бродить до утра по городу и чувствовать себя счастливым только потому, что сегодня она смотрела на меня как-то особенно нежно… И аж танцевать от этого бы хотелось.

И ни один самый глубокий минет, и ни одна из тех, с кем я ночи напролет мог делать все, чего мне хотелось, и делал, бесконечно делал, подключая всю самую нереальную фантазию, не дал мне и тени, отдаленной капли этих ощущений…

Поначалу я еще думал, что дело в Инге. В том, что я все еще ее люблю и не могу забыть. Или та обида выжгла во мне что-то очень важное. Впрочем, я ей благодарен даже в чем-то. По крайней мере, именно из-за нее романтик, которым я был, был безжалостно отброшен мной в сторону, а сам я начал пахать над собой как проклятый. Круглосуточно. Наращивал мышцы, стал заниматься боксом. Сжав зубы и паша до изнеможения. Так я выплескивал свою боль, в отличие от романтика, который забился бы в свою норку и плакал бы или бухал, жалея себя до искр из глаз. Мне нужно было выплеснуть все то дерьмо, которое разрывало меня на части. И я выплескивал. Сам не заметил, как через год начал побеждать на боях. Да и туда я ввязался не из-за денег, которые стали после очень приятной неожиданностью, а только ради того, чтобы доказать себе, что я не хлюпик. Потому что не быть хлюпиком, – это даже не мышцы. Это состояние драки, к которой ты готов, даже если противник намного сильнее и опытнее тебя. Это кураж, который не оставляет места страхам и сомнениям. И уж тем более не из-за славы, которая очень скоро на меня обрушилась. О таком я вообще не думал.

Зато думал о том, как приду к Инге совершенно другим. Сильным, уверенным, настоящим мужчиной, какого она и хотела бы видеть рядом. И докажу ей, как она ошиблась. А она… Ну, конечно, она вдруг в один момент прозреет, и увидит во мне то, чего не разглядела когда-то. Большое любящее сердце, готовое ради нее на все. Просто, видимо, за хреновой внешностью, этого она тогда не заметила.

Тогда же я и ушел из дома. Захотел быть независимым, самому себе доказать, что способен справиться, всего добиться сам.

Родители были против. Против всего. Против бокса. Против юрфака. И, уж тем более, против того, чтобы их мальчик начал жить отдельно и своей жизнью. Отвечать за себя сам, принимать решения, разгребать собственные ошибки, об которые будет разбивать лоб до кости.

По версии отца, с которым мать не спорила, сколько я себя помню, я должен был стать бледным червем, с утра до вечера штудирующим экономические фолианты. Своих решений я принимать вообще не должен, потому что у него вагон и сто тележек жизненного опыта, о который он, уж будьте уверены, понабивал себе таких шишек, что никому и не снилось, зато теперь точно знает, как правильно в этой жизни и как лучше, поэтому я должен смириться и во всем слушаться отца, полагаясь на его бесценные знания жизни. Невесту, надо сказать, они тоже мне подобрали к тому времени, все рассчитав и просчитав, только вот начисто забыв поинтересоваться моим мнением на этот счет. У них был аргумент: я уже послушал себя самого, и что у меня получилось с Ингой? А Ирма Андреева, дочь лучшего друга и делового партнера отца, конечно, будет для меня самым наилучшим вариантом. Потому что вежливая, хорошая, тихая и, опять же, будет очень удачно, когда мы сольем их бизнесы и приумножим достижения дорогих родителей. Осталось только экстренно сделать из меня точную и лучшую копию собственного отца, чтобы это все стало возможным.

Интересно, они хотя бы понимали, как жестко проходились подошвами по моему разбитому тогда в хлам сердцу, постоянно напоминая о моем поражении? Не говоря уже о самооценке и вере в себя?

Я думаю, что понимали, и очень даже хорошо. Рассчитывали на то, что их жестокость пойдет во благо? Такое себе, мать вашу, назидание : смотри, дорогой сынок, ни хрена у тебя не вышло, да и сам-то ты по себе не хера не стоишь. Поэтому засунь всего себя в задницу, и шагу в сторону даже не думай делать от прекрасно придуманного на твою жизнь плана умудренного жизнью родителя. И живи его умом, поскольку твой, как показала практика, способен только на то, чтобы лажаться. Мало того, что Инга меня тогда практически сломала. Родители решили еще и окончательно добить, чтобы даже и мысли рыпнуться не возникало в моем ни на что толковое не способном мозгу.

Если честно, то с таким посылом переезжал я от родителей в крайне размазанном состоянии духа. Потому что, несмотря на весь последний год, в котором я уже успел ощутить себя способным хоть на маленькие, но достижения, в глубине души все равно продолжал себя чувствовать слабаком и неудачником, который ничего не стоит.

- Я не стану вытаскивать тебя из проблем, которые ты наверняка себе создашь, – бросил мне напоследок отец. – Считай, что нас для тебя просто нет. Пока ты не вернешься и не станешь жить так, как для тебя же лучше. Или так, – или ты отрезанный ломоть.

Это был его последний аргумент. Думал, я испугаюсь того, что останусь без поддержки и тут же рвану обратно, еще, наверное, и прощения стану выпрашивать.

Но- нет. Для меня это как раз таки и стало последним аргументом. Я должен либо самому себе доказать, чего я стою и справиться, либо сдохнуть. Такой расклад меня как раз устраивал. Поэтому я только сжал зубы и, забросив на плечо сумку, в которой-то и не было тогда почти что ничего, оптравился на хрен из родительского дома в свободную жизнь. Ну, если точнее, тогда еще в совсем убитую однушку на окраине, на которую хватило моих первых денег от боев.

Было обидно. Все же я ожидал поддержки. Чего-то вроде : мы тобой гордимся сын, иди, учись быть самостоятельным, и пусть тебе все удастся. И всегда помни, что у тебя есть мы. В любой момент обращайся за советом или за помощью.

Да. Вот чего-то именно такого я ждал, потому и мялся в гостинной перед окончательным уходом. И никак не напутствия, которое даже не предполагает, что я могу не облажаться и не прибежать сюда однажды с поджатым хвостом, изо всех сил им перед ними виляя.

Я не понимал. Сам отец, к которому я всю жизнь относился с охрененным просто уважением, всего в жизни добился сам. Казалось бы, как раз он-то и должен был поддержать мое решение и успокоить мать. Ну, и верить, наверное, в меня. Пожать руку, пообещать помочь в любой момент советом…