Спецназовец. За безупречную службу - Андрей Воронин

— Далась вам эта папка, — с досадой сказал подполковник. — Целый завод в вашем распоряжении, а вам вынь да положь какую-то папку…

Рейдер посмотрел на него со смесью жалости и презрения, как на умственно отсталого, перевел взгляд на дверь кладовки, из-за которой опять слышались утробные звуки и плеск, и снова воззрился на Сарайкина все с тем же выражением презрительной жалости.

— Анатолий Павлович, — задушевным тоном произнес, наконец, он, — дорогой мой человек! Не лезли бы вы, ей-богу, не в свое дело! Не вашего оно ума, поверьте на слово! Просто поймите и усвойте: пока не найдем папку, я и мои люди отсюда не уйдем. Чем скорее найдем, тем скорее освободим вас от нашего присутствия. А заводишко этот нам нужен, как козе баян… Что вы так смотрите? Удивлены? Вы что же думали — что это рейдерский захват? Да господь с вами, голубчик! Сами посудите, на что нам этот хлам? И согласитесь, что захват предприятия, выполняющего заказы Минобороны и Роскосмоса, — это же о-го-го! Такие вопросы решаются на уровне Кремля, куда уж нам, грешным, с посконным рылом в калачный ряд… Папка — вот все, что мне нужно.

— Так я вам ее куплю, — пообещал обозленный его снисходительным тоном Сарайкин. — Какая, говорите, вам требуется — синяя?

— Попытка пошутить зачтена как неудачная, — помолчав, холодно сообщил рейдер. — Не надо острить, подполковник, у вас это плохо получается. Да и я не всегда благосклонно воспринимаю остроты определенного сорта — такие, как та, что только что прозвучала. Займитесь-ка лучше семьей Горчакова и постарайтесь не слишком сильно наследить у него в доме.

— А знаете что, дорогой мой человек, — язвительно передразнил его Сарайкин, — займитесь-ка вы всем этим сами! А мое серое вещество мне подсказывает, что настало самое время выйти из игры. Мы так не договаривались, и разгребать дерьмо, которого вы тут уже навалили выше крыши и собираетесь навалить еще больше, я не намерен. Ищите свою папку сами и имейте в виду, что времени у вас…

Дверь кладовки вдруг распахнулась, опять со стуком ударившись о стену, и оттуда, пьяно покачиваясь и с брезгливо-болезненной гримасой утирая рукавом халата испачканный рот, вышел Ушаков.

— Не торопитесь с решением, Анатолий Павлович, — глядя на начальника производственного отдела, сказал Сарайкину рейдер. — Вспомните лозунг большевиков: кто не с нами, тот против нас. Верно, Игорь Витальевич?

— Что? — вяло встрепенулся Ушаков. — А, да, наверное. Конечно… Простите, мне что-то не по себе… Можно, я пойду?

— Разумеется, можно, — разрешил рейдер и, неожиданно для присутствующих вынув из висящей на животе, как у какого-нибудь эсэсовца, кобуры большой черный пистолет незнакомой Сарайкину системы, выстрелил навскидку.

Даже не пискнув, Ушаков свалился на пол и замер там кучкой пыльного серо-синего тряпья. Сарайкин поспешно отвел глаза от большой, с брызгами, лениво оплывающей красной кляксы на белой кафельной стене.

— Из этого помещения существует всего два выхода, — не торопясь убирать пистолет обратно в кобуру, спокойно и даже чуточку печально сообщил рейдер, — на поиски синей папки или…

Он едва заметно кивнул подбородком в сторону убитого начальника отдела, очки которого неподвижно, мертво блестели, отражая свет люминесцентной лампы.

— Надо подумать, куда поместить Горчаковых, — деловито произнес Сарайкин.

— Ну, с этой задачей вы, полагаю, справитесь блестяще, — убирая с глаз долой все еще слабо дымящийся пистолет, сказал рейдер. Маска скрывала лицо, но по голосу чувствовалось, что он улыбается. — А вы разумный человек, подполковник. Хотя и чуточку ветреный. Сердце красавицы склонно к измене… Только не пытайтесь снова переменить решение. Это будет уже третья попытка, а она всегда и везде последняя — и в сказках, и в спорте, и в жизни.

— Угораздило же меня с вами связаться, — уныло вздохнул Сарайкин.

— Снявши голову, по волосам не плачут, — напомнил рейдер. — Это серьезная игра с очень высокими ставками, подполковник. Говоря о двух выходах из этого подвала, я, поверьте, имел в виду не только вас, но и себя тоже. Надеюсь, это вас хоть немного утешит. Вы совершенно правы, времени у нас чертовски мало. Поэтому не стоит тратить его не бессмысленные сетования. Что сделано, то сделано, и хочу напомнить, что на аркане вас сюда никто не тащил. Действуйте, Анатолий Павлович. Да, и, кстати, хорошенько осмотритесь у Горчакова дома — вдруг эта чертова папка там?

— Что хоть в ней? — все так же уныло спросил Сарайкин. — Это я к тому, — заметив, как остро, нехорошо прищурился собеседник, быстро добавил он, — что папка — это просто картонные корочки. А то, что внутри, могли куда-нибудь переложить. А как искать, не зная, на что оно похоже?

— На техническую документацию, — перестав сверлить его многообещающим взглядом, устало произнес рейдер. — Тащите сюда все, что подпадает под это определение, на месте разберемся…

Покачав головой, он вышел из лаборатории. Сарайкин, по-прежнему оставляя на полу кровавые отпечатки подошв, последовал за ним, но на пороге задержался, чтобы через плечо бросить испуганный взгляд на труп начальника производственного отдела Ушакова.

— Начну с небольшой преамбулы, — сказал генерал Алексеев. — Просто чтобы ты не отвлекался на посторонние предметы и не строил по ходу разговора версии, основанные на догадках и предположениях. Вот ты сказал — Камышев. Можешь пока о нем забыть, и я объясню, почему. Тем более что кое-какую информацию об этом «Точмаше» я получил от ребят, которые прорабатывали версию о причастности к смерти Николая его родственников, Горчаковых.

Юрий прервал манипуляции, связанные с приготовлением кофе, и бросил на генерала удивленный взгляд через плечо.

— А… А, ну да. Убийство из корыстных побуждений, один из самых распространенных мотивов. Чаще, чем из корысти, в России убивают только по пьяному делу… Типа, родительское наследство не поделили. Оно и понятно! Человек столько лет на войне, и все эти годы родные ждали, что его вот-вот убьют. Неважно, со страхом ждали или с нетерпением, важно, что ждали долго — так долго, что, сами того не замечая, мысленно уже занесли его в списки «двухсотых». А он возьми да и вернись. Как гайдаровский Бумбараш — пришел с войны, а его домой не пускают: убили тебя, вот же бумага казенная, где все про твою геройскую смерть прописано! Избу твою поделили, корову продали — ступай, откуда пришел, нечего покойнику промеж живых слоняться! Так?

— Более или менее, — сдержанно кивнул явно недовольный его многословием генерал. — Изба, действительно, имела место быть, и ее действительно продали, а деньги… Ну, ты сам понимаешь: зачем ему на войне лишние деньги? В общем, Горчаковы и не думали отрицать, что с деньгами вышло не совсем красиво и что, когда Николай вернулся, у них насчет этих денег состоялся не шибко приятный разговор — так, легкая вспышка раздражения на фоне обоюдного недопонимания. Потом Камышев остыл, последовали взаимные извинения, и от денег он отказался наотрез: дескать, сестре и племяннице они нужнее.