Попаданка за пять монет - Лидия Миленина

Правда, местные мужчины иной раз опасаются, что дама будет доводить его дурным характером, чтобы он «отпустил» ее. С целью обогащения то есть. Поэтому подходят к выбору жены весьма основательно. Да и в целом количество браков «раз и на всю жизнь» было достаточно большим. Даже браки по любви случались. Парень накопит денег и выкупит возлюбленную. Они и живут долго и счастливо…

Такие истории, конечно, утешали. Ну так, давали надежду, что не все здесь полностью испорчены дурацким семейным кодексом…

И вот, пункт девятый и последний.

В общем, когда я закрыла брошюру, все во мне клокотало. Я просто задыхалась от возмущения!

А в голову начали стучаться шальные мысли… Я буду не я, если не устрою здесь революцию!

Представилось, как я собираю целую армию попаданок (их ведь тут так много!). Многие из них наверняка обладают магическими способностями и/или боевыми навыками (вспомним Мирку!). И мы стройными рядами идем штурмовать здание местного «Межгосударственного Совета», распевая гимн свободе попаданок. И женщин вообще, потому что место женщин в этом обществе в любом случае сильно напоминало рабство.

Осталось придумать, как все это организовать. Еще мне бы штук двадцать дракониц как летную силу, и дело в шляпе!

В этих мыслях я не смогла сразу взяться за вторую книгу. Мне нужно было переварить прочитанное. Глотнуть свежего воздуха…

Что там мой собственный тиран сказал? «Гуляй на балконе…»? Вот я и направилась к узорчатой двери на балкон (вернее, даже террасу), слушая, как у меня в животе урчит от голода. Дядя Сэм меня вообще кормить собирается, краем сознания подумала я…

С балкона открывался восхитительный вид на здания и полигоны Академии. Вот где царила свободная прекрасная жизнь! Причем особенно обидно — мне только руку протянуть. Но я заперта в «золотой клетке».

Эх, мне бы свои собственные крылышки! Я даже на драконьи не претендую. Вдохнула полной грудью и оперлась на перила, задумчиво разглядывая, как внизу ходят студенты (больше мужского пола, конечно), снуют какие-то рабочие…

И тут откуда-то снизу раздался голос:

— Слушай! Ты…

— … ты… ты можешь меня покормить? У тебя есть еда?

Я вздрогнула.

Голос был женский и раздавался откуда-то сбоку террасы.

— Нет, меня саму не кормят. У меня нет, — машинально ответила я, рванула к полосе вьющихся лиан, скрывавших ту часть террасы, заглянула за них…

Никого. И что это вообще значило? Что за голодная девушка ошивается у ректора в особняке?

— Эх… — раздался мне в ответ грустный вздох. И я засекла едва слышное-шевеление уже под террасой. Встала на цыпочки, попробовала заглянуть под туда. Но, конечно, ничего не вышло. Пошарила рукой — тоже пусто.

И тут снова раздался голос…

Мужской, со стороны комнаты.

— … Ваша милость, кушать подано! Садитесь есть пожалуйста!

Я оглянулась. Да, в комнате раздавался шум. Подумав, что не стоит привлекать внимание к моим поискам неизвестной оголодавшей дамы, я бросилась туда.

Окошечко в двери и верно открылось. Интересно, кстати, зачем оно вообще сделано? Ректор иногда запирает сам себя в поисках уединения, и получает пищу по этому каналу? Или я уже не первая пленница в его хоромах?

Если учесть загадочный голос, вполне может так и оказаться. Тьфу… Мне стало противно. Одновременно разбирало любопытство, кто это там просил его (то есть «ее») накормить?!

А, как известно, когда мне любопытно — у меня просто жжет под кожей. Пока не узнаю — не успокоюсь!

При открытии окошка образовалось что-то вроде столика, и теперь на тем стоял поднос. А еще в окошко заглядывала голова дяди Сэма.

— Ох, ваша милость! Ну и напугали! Куда же вы пропали?!

— Я гуляла на террасе, Сэм! — ответила я тоном английском королевы.

Я тут жена ректора, а не приблудная попаданка, в конце-то концов! К тому же он назвал меня «ваша милость». Видимо, обращение к мужу распространяется и на жену? Приятно, однако. Моей милости это вполне приятно, хоть и непривычно.

И добавила столько же величественно:

— Благодарю… А вы не подскажете мне, Сэм…

Я хотела спросить у него хотя бы, в каком часу примерно обычно возвращается ректор со своих заседаний. Но дворецкий укоризненно покачал головой, игнорируя мою попытку спросить что-то.

— Вы бы осторожнее. Продует. Прошу вас, — и кивнул на еду. — Всегда рад служить супруге его милости, но мне велено не вступать в разговоры с вашей милостью.

Изобразил что-то вроде поклона головой моей милости и… встал там, за дверью, как цербер, ожидая, когда я заберу поднос. Я мысленно сплюнула в связи с его неподражаемой лояльностью ректору, подошла ближе и забрала поднос с едой.

Вслед за этим раздался хлопок — дворецкий резко закрыл окошечко. И звук шагов, удаляющихся по коридору…

Эх… Надо было задержать его вопросами о еде, подумала я. Что за блюда, почему именно они… Завязать разговор таким образом. Ведь на вопросы про питание-то ему, наверно, можно ответить?

Но, как говорится, «хорошая мысля приходит опосля».

Я снова вздохнула. И разговор с дворецким я смяла, и неизвестную «голоданку» не вычислила…

Тяжеленький поднос-то, подумала я, пока тащила его к столу. И пахнет все отлично… Живот уркнул и сделал стойку на головокружительно прекрасную еду.

Кстати, она тут отменная. То ли хорошая экологическая обстановка сказывается, продукты все чистые. То ли местные умеют вкусно готовить. То ли сдабривают пищу магией, как та попаданка из книги, что «травила» мужа своей магией супа.

Чего тут только не было! И супчик, и какие-то котлетки, и три красивых кусочка чего-то цветного — должно быть, десерт на выбор. Наверно, дворецкий потому и задержал кормежку, что готовил (вряд ли сам, конечно) обед, достойный новорожденной супруги своего господина. Моей милости, то есть.

И мне столько не съесть! Я принялась хлебать суп золотой ложкой, предоставленной в мое распоряжение, и тут мне в голову пришла идея…

— Ммм… — громко протянула я, запустив в рот очередную порцию супа. — Слышь ты, оголодавшая, ты еще здесь? Иди сюда, накормлю! Так вкусно! Ммм… Много теряешь…

Будем ловить «голоданку» на живца! То есть на еду.

Наверняка у девушки, что голодает в хоромах ректора (или рядом с ними) есть что мне рассказать! Я бы с ней побеседовала, вне зависимости от того, кто она такая.