Степной десант. Гвардейцы стоят насмерть! - Сергей Нуртазин

Семен попытался вскочить, но наконечник трости уперся ему в грудь.

– Сидеть!

Голос Селиванова заставил его отказаться от попытки встать. Он разгладил ладонью лицо, посмотрел на Селиванова. В черных цыганских глазах читались настороженность, растерянность и испуг.

– Вам чего? Кто вы?

– Кто мы, тебе знать не положено, а вот что нам надо, это мы тебе объясним. Ты зачем же, подлец, заставляешь мальчишку чужое брать, а его мать продавать ворованные вещи?!

Семен окончательно пришел в себя после сна, бледность с лица спала, испуг прошел, и теперь он отвечал спокойно:

– А вы что, из милиции или из НКВД, чтобы меня допрашивать?

– Не из милиции, но если ты дальше будешь заставлять заниматься Сашку и его мать воровским делом, то скоро окажешься там.

– А как детишек кормить?

– Иди работать.

Семен показал правую руку без кисти.

– Кому такой работник нужен? Одной рукой много не наработаешь. Так что попрекайте немцев. Это они меня руки лишили, когда мы из окружения в сорок первом выходили. Я вижу, вы и сами фронтовики. Ранены были…

Селиванов кашлянул, убрал трость за спину. Слово «окружение» разбудило в нем тяжелые воспоминания.

– Сам живи, как знаешь, а Сашку и его мать не тронь. Если мальчишка нам на тебя пожалуется, пеняй на себя.

– А ты меня не пугай, я не из пугливых. – Семен взял с пола пачку папирос, закурил, примирительно сказал: – Ладно, будь по-вашему. Мне с милицией неприятности ни к чему.

– Добро, на том и порешим, – бросил Селиванов и вышел в прихожую вместе с Вострецовым. Заглянув в соседнюю комнату, позвал Сашку. – Пойдем, прогуляемся.

Когда они вышли из двора, Николай обратился к Вострецову:

– Ты не против, если связь с Сашкой мы будем держать через Машу.

– Я не против, думаю, что и Маша не станет возражать.

Селиванов объяснил Сашке, в каком госпитале можно будет найти Машу в случае надобности, так как сообщать адрес разведшколы не имел права. Они дали Сашке наставления и отправили его домой, затем неторопливо направились в сторону эвакогоспиталя. Осматривать город больше не хотелось, события дня их утомили, да и времени на это оставалось мало. Молча прошли сотню шагов, потом Гришка спросил:

– Ловко ты тростью орудуешь, где так научился? Я где-то читал, что английские джентльмены владели приемами борьбы с тростью.

– Мне английские джентльмены не нужны. Меня отец учил, донской казак. Он рубака был известный, шашкой владел на зависть многим. Ну и меня кое-чему научил. Вот я и использовал палку вместо шашки. Я же мечтал попасть в кавалерию на службу, а попал в десантники…

– Выходит, ты из донских казаков?

– Выходит.

– А у меня мама из астраханских. Отца сюда по работе присылали, они и познакомились. Потом он маму в Ярославль увез. Я там родился, а когда мне десять лет исполнилось, отца в Москву направили работать. Мы там некоторое время жили.

– Жив?

– Кто?

– Отец твой, говорю, жив? А то ты все мать поминаешь, а про отца молчишь.

Вострецов опустил голову.

– Умер отец. В тридцать девятом. За полгода до этого его по доносу в НКВД забрали, обвинили во вредительстве. Он ведь на заводе инженером работал. Неделю в застенках просидел, потом его оправдали и отпустили. Вышел оттуда постаревший лет на десять. На заводе к отцу после этого случая стали относиться с недоверием. Тогда мы из Москвы опять в Ярославль перебрались. От пережитого у него сердце начало болеть, на работе приступ случился, врачи спасти не смогли. Мы с сестрой Галей долго переживали, а мама с той поры в церковь ходить стала и меня приобщить пыталась… У нее ведь тоже здоровье плохое… В то время она меня научила нескольким молитвам и крестик дала, когда я в армию уходил…

– Моего батю тоже один раз забирали. Он на парторга с кулаками кинулся за то, что тот попрекнул его службой у белогвардейцев. Только он у белых недолго был, понял, на чьей стороне правда, и перешел к красным. У Буденного в Первой конной армии служил, Перекоп штурмовал, с белополяками воевал, за храбрость от самого командарма Семена Михайловича благодарность не раз имел. Поэтому и возмутился. Отцовы друзья-сослуживцы и родственники помогли это дело замять…

– Выходит, повезло нашим отцам. Могло быть хуже.

– Выходит, что повезло. Разобраться сложно, кто не виновен, а кто враг советской власти. Жизнь штука не простая. Тогда отцу повезло, а как он сейчас и где? Где мама, сестра, братишка? Они ведь теперь на оккупированной территории оказались. Знаю одно, батя у меня с характером, он немца над собой терпеть не станет…

Селиванов остановился, достал кисет, свернул самокрутку. Из подворотни выбежала черно-белая, средних размеров собака с лохматой мордой, подбежала к ногам Николая, хрипло взахлеб залаяла. Селиванов примял кончик самокрутки, положил в карман, опираясь на трость, медленно присел.

– Ты чего это ругаешься? Мы люди хорошие, тебя не обидим.

Пес перестал лаять, завилял хвостом. Селиванов протянул руку к собаке.

– Ну, вот и хорошо. Иди ко мне.

Пес подошел, лизнул ладонь. Николай погладил лобастую голову собаки, почесал за ушами. Гришка улыбнулся.

– Любят тебя собаки.

– А тебя вот не особо привечают. Когда ты за цветами для Маши полез, они тебя неласково встретили.

– Это верно.

Селиванов почесал собаке грудь, встал.

– Я с детства собак люблю, и они меня тоже. Когда война началась, к нам пес прибился, охотничьей породы, за мной хвостом ходил. Команды понимал, выстрелов не боялся… Во время боя в него осколок попал… У меня на руках умер… Перед смертью на меня смотрит, а в глазах слезы… Потом будто оледенели глаза…

Пес, словно почувствовав его грусть, притерся к ноге. Селиванов нагнулся, потрепал его по холке, строго произнес:

– Иди. Домой.

Пес послушно нырнул в подворотню. Селиванов закурил и молча в сопровождении Вострецова зашагал по улице. Докурив самокрутку, заговорил снова:

– Со мной в госпитале, после первого ранения, пограничник лежал, так он рассказывал, как наши собаки с немецкими пехотинцами в рукопашной сходились.

– Это как?

– А так. Это были бои на Украине, во время отступления. В конце июля сорок первого у села, где-то под Черкассами, держали оборону пять сотен пограничников из Коломыйского погран-отряда, а с ними более сотни служебных собак из Львовской школы служебного собаководства. Когда немцы предприняли наступление, пограничники пошли в рукопашную вместе с собаками и почти обратили фрицев в бегство. Только к ним на помощь пришли танки, а на них с собаками и штыками не попрешь… Немцы собак с танков из винтовок и автоматов расстреливали… Все там и полегли… И люди, и собаки… Некоторые псы тела хозяев до последнего защищали. Немцы их застрелили. От злобы даже сельских собак перестреляли… Когда немцы ушли, селяне пограничников вместе с их собаками на месте боя закопали.