Моя семья и другие звери - Джеральд Даррелл

На нашу семью весна действовала по-разному. Ларри купил себе гитару и большой бочонок крепкого красного вина. Теперь он отрывался иногда от работы, бренчал на гитаре и мягким голосом пел старинные романсы, все время подливая себе в стакан. Это навевало на Ларри меланхолию, песни его становились все печальнее, и после каждой из них он делал передышку, чтобы сообщить, если кто-либо из нас оказывался поблизости, что весна для него означает не начало нового года, а смерть старого. Кончину, говорил он, извлекая из гитары зловещие звуки, и начинал зевать все сильнее.

Как-то вечером мы все ушли из дому, оставив Ларри наедине с мамой. Весь вечер он пел песни, одну заунывнее другой, и это в конце концов вызвало у обоих острый приступ тоски. Они попробовали смягчить ее вином, но, к сожалению, результат получился обратный, так как оба не привыкли к крепким винам Греции. Вернувшись домой, мы были несколько удивлены, что мама встречает нас на пороге дома с фонарем в руках. С большим достоинством и точностью она сообщила нам, что хочет быть похороненной под кустами роз. Новизна этого сообщения заключалась в том, что для погребения останков было выбрано такое доступное место. Мама уже потратила немало времени, выбирая места, где ее похоронят, но все они были расположены в такой невероятной дали, что нам всегда представлялась похоронная процессия, свалившаяся у дороги без сил еще задолго до конца пути.

Но, если не считать таких случаев, весна для мамы означала бесконечное множество свежих овощей, с которыми она экспериментировала, и изобилие новых цветов в саду, так восхищавших ее. Из кухни стало поступать потрясающее количество новых блюд — супов, тушений, закусок, приправ — и каждое из них было сочнее, душистее и экзотичнее, чем предыдущее. У Ларри начались нелады с желудком. Презирая простейшее лекарство — есть поменьше, — он запасся огромной банкой соды и торжественно принимал определенную дозу всякий раз после еды.

— Зачем столько есть, милый, если это тебе вредит? — спросила мама.

— Если бы я ел меньше, это было бы неуважением к твоему кулинарному искусству, — ответил Ларри елейным голосом.

— Ты ужасно толстеешь, — заявила Марго. — Это тебе не на пользу.

— Ерунда! — с беспокойством произнес Ларри. — Я вовсе не толстею. Мама, скажи?

— Пожалуй, ты прибавил немного в весе, — решила мама, окидывая его критическим взглядом.

— А все по твоей вине, — необдуманно сказал Ларри. — Без конца соблазняешь меня этими ароматными блюдами. Дело дойдет до язвы. Надо переходить на диету. Марго, ты можешь предложить мне хорошую диету?

— Конечно, — сказала Марго, с восторгом обращаясь к своей излюбленной теме. — Попробуй диету из апельсинового сока и салата. Это очень полезно. А можешь сесть на молоко и сырые овощи. Тоже очень полезная диета, но отнимает много времени. Есть еще диета из вареной рыбы и черного хлеба. Только я пока не знаю, что это такое, я ее еще не пробовала.

— Бог мой! — воскликнул совершенно потрясенный Ларри. — И это называется диетой?

— Да, — серьезно ответила Марго. — И все они очень полезны.

— Ну нет! — твердо сказал Ларри. — Не стану я этого делать. Я не какое-нибудь копытное, чтобы мерами изгрызать сырые фрукты и овощи. Вы все должны примириться с тем, что я уйду от вас в молодые годы, погибнув от ожирения сердца.

В следующий раз он принял большую порцию соды перед едой и потом жаловался, что вся пища имеет какой-то странный вкус.

На Марго весна всегда действовала скверно. Заботы о внешности, и без того имевшие для нее первостепенное значение, стали теперь настоящим безумием. Спальня ее была сплошь завалена кипами выстиранной и выглаженной одежды, а кругом на веревках болталось еще множество всяких только что постиранных вещей. Марго носилась по дому с грудами прозрачного белья и флаконами духов, и всюду слышалось ее нескладное пение. Она ловила каждый удобный случай, чтобы юркнуть вдруг в ванную, взметнув за собой белый вихрь полотенец. А уж оттуда ее нельзя было вытянуть никакими силами. Все мы по очереди кричали и колотили в дверь и в ответ всякий раз слышали заверения, что она уже почти готова. Заверения эти, как мы знали по горькому опыту, вовсе ничего не значили. Но вот наконец Марго появлялась перед нами вымытая до блеска и, напевая, уходила загорать в оливковые рощи или же спускалась к морю купаться. В одну из таких экскурсий она встретила на берегу невероятно красивого турка. По своей скромности Марго никому не сообщила о частых свиданиях с этим красавцем, думая, как она объясняла потом, что для нас это будет неинтересно. Обнаружил все, разумеется, Спиро. Он неустанно пекся о благоденствии Марго с ревностным участием сенбернара, и ей почти никогда не удавалось ничего сделать, о чем бы не проведал Спиро. Теперь он постарался застать маму утром на кухне одну, осторожно огляделся, убеждаясь, что их никто не подслушивает, глубоко вздохнул и открыл тайну.

— Мне очень не хочется говорить вам об этом, миссис Даррелл, — пробурчал он, — но я думаю, что вы должны это знать.

Мама уже давно привыкла к заговорщицкому виду Спиро, когда он приносил о нас какие-нибудь вести, и теперь это ее больше не тревожило.

— Ну, что у тебя на этот раз? — спросила мама.

— Мисси Марго, — сказал огорченный Спиро.

— А что с нею?

Спиро тревожно оглянулся.

— Вы знаете, что она встречается с мужчиной? — спросил он дрогнувшим шепотом.

— С мужчиной? А… э… Да, знаю, — отважно солгала мама.

Спиро поддернул брюки и подался вперед.

— А вы знаете, что это турок? — спросил он свирепым голосом.

— Турок? — рассеянно откликнулась мама. — Нет, я не знала, что он турок. А что в этом плохого?

Спиро был потрясен.

— Боже мой, миссис Даррелл, что в этом плохого? Он же турок! А этим сукиным сынам нельзя доверять девушек. Он перережет ей горло, вот что он сделает. Клянусь вам, миссис Даррелл, это опасно. Мисси Марго плавает с ним.

— Ладно, Спиро, — успокоила его мама. — Я поговорю с Марго.

— Я только думал, что вам это надо знать, вот и все. Но вы не волнуйтесь… Если этот тип сделает что-нибудь мисси Марго, я его поставлю на место, — серьезно уверял ее Спиро.

Получив такие сведения, мама пересказала их Марго, в несколько менее жутком тоне, чем Спиро, и посоветовала пригласить юного турка к чаю. Обрадованная Марго побежала за турком, а мама тем временем испекла на скорую руку пирог, немного коржиков и предупредила всех нас, чтобы мы вели себя прилично. Турок оказался высоким молодым человеком с курчавыми волосами и парадной улыбкой, в которой было очень мало юмора и очень много снисходительности. В нем чувствовалось хладнокровие самодовольного, вкрадчивого мартовского кота. Молодой человек прижал мамину руку к губам, будто оказывал ей честь, и щедро рассыпал улыбки для остальных. Чувствуя, как мы все ощетиниваемся, мама отчаянно бросилась на выручку.

— Рада вас видеть в доме… давно собиралась… все нет времени, знаете… дни так летят… Марго много нам о вас рассказывала… попробуйте коржик, — говорила она, не переводя дыхания, и с ослепительной улыбкой передавала ему кусок пирога.