Три заповеди Люцифера - Александр Овчаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Каким именно методом производилась выплавка сверхпроводников, членом комиссии узнать было не суждено. Мощный взрыв в одно мгновенье разнёс металлический конический корпус электропечи на мельчайшие фрагменты и смертельный фейерверк из расплавленного металла обильно разбрызгал огненные капли по всему корпусу.
Когда прибывшие на место возгорания пожарные расчёты сноровисто раскатали брезентовые рукава и подключились к пожарным гидрантам, спасать уже было некого.
13 час.25 мин. 21сентябрь 20** года.
г. Москва, Кривоколенный переулок
Заседание Краснопресненского районного суда закончилось через час после начала. Представитель ответчика, адвокат Тихонравов, без увёрток признал факт того, что изменения в статью журналиста Василисы Дорошенко были внесены без её согласия, оговорив при этом, что действия главного редактора газеты «Весть» не выходили за рамки его компетенции.
Решение суда в пользу истца адвокат Тихомиров воспринял равнодушно. Как опытный юрист, он заранее просчитал ситуацию, и понимал, что самое большое, что он может сделать — минимизировать размер иска.
Подавая документы в суд, Василиса не преследовала цель свести счёты с ненавистным ей начальником и содрать с него, точнее, с газеты, солидную сумму за моральный ущерб. Единственным её требованием было опубликование на первой странице газеты опровержения, и она этого добилась.
Вернувшись к себе домой в Кривоколенный переулок Василиса с удивлением отметила, что, не смотря на победу, никакого удовлетворения она не чувствует. В душе было пусто, как в крестьянском амбаре во время недорода. Родители к её увольнению отнеслись довольно спокойно.
— Дело житейское. — сказал отец. — Не сработалась с этим коллективом, найдёшь другой! А может, профиль работы поменяешь.
Мама была более конкретной в пожеланиях.
— Шла бы ты, девонька, замуж. — нараспев произнесла она, окинув взглядом статную фигуру дочери. — Не наше бабское дело — гроши зарабатывать!
— Ой, мама! Оставьте свои сельские проповеди! — махнула рукой Василиса. — Послушать Вас, так женщине в жизни только и остаётся, что пелёнки стирать, да на кухне с горшками бабий век коротать. Десять лет в Москве живёте, а рассуждаете, как торговка на базаре в Каневе. Да и не тороплюсь я замуж.
— Не торопишься, потому как никто не зовёт! — ядовито заметила Янина, которую обидело сравнение с базарной торговкой.
— Если я Вам, мама, не раскрываю секреты своей личной жизни, то это не значит, что меня никто не добивается. — равнодушно бросила на ходу Василиса и скрылась в своей комнате.
Василиса не приукрашивала: не проходило и трёх месяцев, чтобы очередной поклонник, смущаясь и надеясь на взаимность, не предлагал ей посетить ЗАГС. Однако проказник Амур свои обязанности исполнял из рук вон плохо, и девичье сердечко продолжало биться ровно, без каких-либо сбоев.
— Господи! Да что же я такая чёрствая! — укоряла себя Василиса, выслушивая очередное признание в любви. — Хоть бы дрогнуло что-то внутри!
Однако ничего такого не с ней не происходило, и она, одарив напоследок соискателя руки и сердца васильковым взглядом, вежливо, но довольно равнодушно, отказывала.
— Если очень долго ждать принца на белом коне, то в лучшем случае получишь только коня, да и то не той масти! — сказала ей как-то университетская подруга Катька Буланова, перед тем как выйти замуж за араба и уехать на ПМЖ[14]в Арабские Эмираты.
— Да не нужен мне никто! — говорила Василиса сама себе. — Пока не нужен, а там видно будет.
Оставшись наедине со своими мыслями, девушка кусала губы и боялась признаться самой себе в том, что ей давно нравятся мужчины постарше. При этом память услужливо подсовывала воспоминание о последней пресс-конференции. Образ Премьера как раз укладывался в отведённые ею возрастные рамки.
— Это просто блажь! — говорила она себе, пытаясь отогнать опасные воспоминания. — Да, он мне нравится, но не более того. Просто у него такая харизма. Он, как политик, просто обязан нравиться избирателям, а я как раз и есть полноправный среднестатистический избиратель. — убеждала себя избиратель Дорошенко, которая, если положить руку на сердце, никогда своим законным правом избирателя не пользовалась. Ещё на заре журналисткой карьеры Рома Рябоконь убедил её, что результаты выборов заранее предрешены, и глупо ходить на выборы, играя бессловесную роль статиста.
Василиса включила телевизор и прилегла на тахту. Шла подборка новостей: диктор с серьёзным лицом строгим официальным тоном сообщил, что по факту аварии на Энском механическом заводе в отношении директора завода Валерия Бритвина возбуждено уголовное дело. Тут же крупным планом показали встречу Премьера с министром энергетики. О чём говорил Премьер с министром, не сообщалось, но у министра был бледный вид.
Василиса внимательно вгляделась в лицо человека, который последние две недели безраздельно занимал её мысли. Волевое лицо Премьера было напряжено: глаза сузились, губы были плотно сжаты, отчего рот казался тонкогубым, а выражение лица — злым. Да и сам Премьер в этот момент неуловимо напоминал хищника застывшего перед решающим прыжком.
В следующее мгновенье картинка поменялась и на экране, на фоне разрушенного заводского корпуса появилась девушка-корреспондент с микрофоном в руке, которая с трагическими нотками в голосе сообщила, что в результате аварии на Энском механическом заводе, международный проект «ТУС» — термоядерный управляемый синтез, находится под угрозой срыва.
— Стерва! — подумала Василиса, глядя на теледиву, которая в отведённые ей полторы минуты скороговоркой пыталась передать весь трагизм сложившейся в Энске ситуации, и при этом повернуться к камере более выгодным ракурсом.
— И я такая же! — с горечью отметила про себя Василиса и выключила телевизор. — Наверное, в каждой женщине имеется этакий ген стервозности, который заложен в её генотип с рождения, — продолжала она мысленно развивать тему. — И чем выше конкуренция между женскими особями, тем сильнее этот ген даёт о себе знать. И, что самое удивительное, но мужикам такие женщины нравятся! Наверное, в этом есть какая-то закономерность: если ты наплевала на мнение окружающих тебя людей, растолкала локтями подруг и увела из-под носа чужого жениха — значит, ты более сильная, более приспособленная для жизни и потому имеешь право на продолжение рода. Господи, какая чушь! — оборвала она сама себя. — Мы же не в волчьей стае живём! Или всё-таки в стае, только покрытой лёгким налётом цивилизованности? И так же, как и в волчьей стае, всегда будет побеждать тот, у кого клыки больше, а когти острее? А если я не хочу рвать глотку ближнему своему и вообще не хочу жить по волчьим законам?
— Тогда тебя сожрут первой! — услужливо подсказал внутренний голос. — Жизнь преподала тебе жестокий урок — тебя уволили, а ты что-то лепечешь о цивилизованности общества. Тебе вцепились в глотку на виду у всего коллектива, и никто из вашей журналисткой братии не встал на твою защиту. Такова жизнь! Таковы законы стаи!