Скарабей - Кэтрин Фишер

Орфет обернулся.

— Его ищут.

— Они обшарят всё святилище. Здесь сотни кладовых.

— Тогда куда нам идти?

Она перевела дыхание.

— В Верхний Дом. Скорее!

Но тут Алексос шевельнулся. Закашлялся, шепнул что-то, открыл глаза. На миг их синева затуманилась, как будто его холодили какие-то воспоминания, сокрытые в мраморе; потом он слабо улыбнулся.

— Понеси меня, Орфет. Я очень устал.

Толстяк, радостно чертыхнувшись, подхватил мальчика. В голове у Мирани опять заговорил голос.

«Камень, Мирани. Какой он плотный, какой темный. Как в нем холодно! Наверно, смерть — она тоже такова».

Затрещала под ударами дверь. Мирани схватила Орфета за руку.

— Сюда.

Они пробежали по опустевшим кухням и кладовым, выскочили во двор, потом в иссохший сад, где бледные лучи луны заливали белый фасад дворца Девятерых. Мирани через две ступеньки помчалась по лестнице на верхнюю лоджию, Орфет, запыхавшись, еле поспевал за ней. Она пролетела по коридору, мимо застывшей красоты мертвых Гласительниц, юркнула в самую дальнюю комнату. На двери был нарисован скорпион. Ее бывшее жилище.

Она распахнула дверь.

В комнате всё оставалось по-старому: небольшая кровать, табуретка, два окна, окаймленных лунным светом. В сундуке, наверное, еще лежат ее свернутые платья. Но не из-за этого она вдруг остановилась и удивленно распахнула глаза.

На кровати сидела девушка и, объятая страхом, стискивала обеими руками широкий хлебный нож.

В этот миг в комнату ворвался Орфет.

— Какого черта она тут делает?

Девушка дрожащими руками приставила лезвие ножа себе к горлу.

— Не подходите! — завизжала она. — Еще шаг, и я перережу себе горло!

У Мирани сердце зашлось от ужаса.

— Крисса? — прошептала она.

* * *

Сетис притих.

Ему еще никогда не доводилось видеть такой ярости. Аргелин в гневе метался по Храму, налетал на углы, даже на стены. Изрыгал угрозы и проклятия, вертелся на месте, визжал, обратившись в пустоту под высокой крышей.

Вспышка бешенства закончилась так же внезапно, как и началась. Генерал, тяжело дыша и обхватив себя руками, стоял перед пустым пьедесталом Бога.

Сетис бросил взгляд на Ингельда. На лице наемника ничего нельзя было прочитать.

— Идите! — обернулся к ним разъяренный Аргелин. — Идите отсюда и разыщите его!

Северянин вышел. Аргелин устремил на Сетиса холодный, змеиный взгляд.

— Они наверняка знали заранее. Унести статую — на это нужно время. Снаряжение. Я знаю, кто в этом виноват.

— Неужели? — Сетис постарался не выдать голосом страха.

— Есть один человек. Его имя часто упоминается в народной молве, в том вранье, которое передают нам осведомители. Грабитель могил, нижайший из низких. Негодяй, которого боятся нищие в подворотнях; он рыщет в Порту и в Городе, получеловек, полузверь. Его называют Шакалом. — Он зажег фонарь, и его голос, наигранно-небрежный, вдруг резко переменился.

— Ты видел донесения. Преступность в Порту растет. Вчера, прямо из-под носа у стражников, было похищено оружие, доставленное из Милоноса. Расписки подделываются. Даже шпион, которого я послал в опиумные притоны и бордели, был найден избитым до полусмерти в заднем переулке. От испуга он не мог говорить. Кем бы ни был этот Шакал, он существует, его люди хорошо организованы, и он наглеет с каждым днем.

Расхаживая взад-вперед, он почесал обтрепанный край бороды.

— Тебе что-нибудь известно?

— Только то, что я читал. — Сетис облизал пересохшие губы.

— И ты не обратил на это мое внимание.

— Мой отчет для вас готов, великий царь. Он у вас на столе. — Он и правда лежал там, нарочно запрятанный под высоким ворохом карт. Чтобы отвести подозрения, Сетис добавил:

— А с какой стати этот вор стал бы похищать статую?

— Как ты верно заметил, ее можно продать. А вообще — это заговор. Они хотят свергнуть меня. — Он обернулся, и лицо у него было на удивление спокойным и веселым. Генерал подошел к раскрытой двери и стал смотреть, как солдаты с шумом и лязгом обыскивают Святилище.

— Пойди, организуй этих северян. Забери все найденные документы и ценности, доставь прямо ко мне. Потом пришли сюда Скарпиана с еще одной фалангой солдат и повозками. — Он поднял глаза. За оливковой рощей темнели очертания Города Мертвых, высилась над пустыней грозная стена.

— Боги или воры — какая мне разница. Их всех ждет мое возмездие.

* * *

— Я убью себя! Честное слово, убью!

Она была чумазая. Ее волосы, когда-то светло-золотистые, потемнели и спутались; она небрежно подвязала их обрывком синей ленты. Только одежда была, как всегда, безвкусной и яркой, а лимонно-желтое платье было еще и великовато. Мирани узнала его — девушка стащила наряд из сундуков Персиды.

— Крисса! Крисса, послушай! Это я, Мирани! — Осторожно, словно чтобы не вспугнуть робкую птичку, Мирани сняла черную ткань, закрывающую ее лицо.

Она ожидала радости, но Крисса взвизгнула еще пронзительнее. Орфет сердито выругался.

— Мирани, неужели это ты! Не может быть! Ты же умерла! И мальчишка тоже!

— Я не умерла. — Она сделала шаг и осторожно забрала у девушки нож. — Слишком ты спешишь записать меня в мертвые, Крисса. Что ты тут делаешь?

— Некогда выяснять, — рявкнул Орфет. — Надо спускаться с обрыва. — Он подошел к окну и принялся отдирать приколоченные доски. Алексос подошел и сел рядом с Криссой.

— Здравствуй еще раз, — сонно молвил он.

Она уставилась на него. Потом заплакала, тихо и безнадежно, закрыв лицо руками. Между пальцев заструились слезы. Мирани отдала нож Алексосу, села рядом и обняла девушку. Крисса всхлипывала у нее на плече.

— Ох, Мирани, как же мне было плохо! Я ждала и ждала, но никто не приходил. Съела всё, что нашла, остались только ягоды и гранаты, меняла платье за платьем, пока они все не запачкались…

— Ты здесь прячешься? Одна?

— С того страшного дня, когда убили Гермию. Мирани, я убежала. Мы все убежали, но я не знала, куда мне идти, потому что у меня есть только тетушка, а она такая, что сразу выдаст меня Аргелину, чтобы спасти свой оливковый сад и яшмовые ожерелья! Вот я и пришла сюда, потому что людям Аргелина это место не нравится, здесь живут только погонщики слонов. Когда они приходят, я прячусь. Здесь много укромных мест. Они трусливые, всего боятся. Я издаю звуки, они пугаются и убегают. Но и мне самой так страшно, Мирани! Каждую ночь я одна-одинешенька!

Мирани отступила на шаг. Вгляделась в бледную кожу девушки, в подведенные тушью глаза.