Долгий путь в лабиринте - Александр Насибов

— Так. Значит, эсеры. Ну-ну, побачим. — Атаман посмотрел на плен — ника: — Эй, одежу скидай!

Шагин снял пиджак, стащил с плеч рубаху, все это положил на зем — лю.

— И сапоги, и портянки!

Пленный сбросил обувь. Помедлив, распустил шнурок на брюках, вы — лез из них.

Теперь он стоял голый по пояс, в одних кальсонах, стараясь не глядеть на Сашу.

«Хорек» присел на корточки, встряхнул пиджак, вывернул карманы, отодрал подкладку. Затем так же тщательно осмотрел брюки. Ничего не обнаружив, отбросил вещи, выпрямился.

Атаман все видел.

— Зачем ушли в странствие? — спросил он Шагина. — Баба еле ногами двигает, а ты ее по степи мотаешь.

— Голодно стало в городе…

— Голодно… Куда путь держите?

— До ее матери. — Шагин показал на Сашу, — Четвертые сутки в пути.

— А в селе небось заждались вас. — Атаман подбоченился, оглядел крестьян, адресуясь к ним. — Гонцов со всех сторон слали, истомились ожидаючи, все очи проглядели: приезжайте, желанные городские гости, курей наших жрать, да сало, да калачи!

Бандиты негодующими криками поддержали своего главаря. Крестьяне хмуро глядели на пленников.

— Нам сала не надо, — сказал Шагин. — Нам бы картошки да хлеба, какой найдется. Только бы вволю. И за все это я отработаю. — Он выста — вил вперед руки, раскрыл кулаки. — Много буду работать. Только бы жин — ка в заботе родила.

— Это где же ваше село?

— Добираться надо через Николаевку, — сказал Шагин, держа в памя — ти недавний разговор селянок о фельдшере, — а потом… — Он посмотрел на Сашу, как бы приглашая ее завершить описание пути.

— Свернуть треба после Николаевки на закат, — сказала Саша. — Еще верст тридцать — и будет хутор Лесной.

Говорила она механически, почти не слыша собственного голоса. Са — ша все глядела на бородача в шляпе с пером. Оставив подводу, он проби — рался к центру площади.

Атаман задал еще несколько вопросов и умолк. Соображал, о чем бы еще спросить.

— Бабу надо пощупать. — «Хорек» шагнул к Саше, ухватил ее за пле — чо, намереваясь сорвать платье.

Саша была готова к этому. Отшатнувшись, вскрикнула и повалилась на землю. Падая, сильно толкнула присохший к израненному телу порт — фель. Она вновь вскрикнула, теперь от пронзительной боли, и потеряла сознание.

Когда Саша очнулась, женщины поили ее водой. Еще две селянки на — седали на «хорька», выталкивая его из круга.

Площадь гневно гудела. Атаман размахивал руками, что-то кричал, но его не было слышно, Тогда он выхватил маузер и выпустил в воздух несколько пуль.

Стало тише.

— Раскудахтались, кацапы вонючие, — прорычал он, тяжело дыша. — А ежели то комиссары и мы их упустим?

Женщина в сапогах с короткими голенищами показала на окровавлен — ные ноги пленницы.

— Глядите, люди, якой це комиссар!

— И бумаги у них справные, — поддержала ее другая крестьянка. — Сами же проверяли. Вот писарь говорит: все в полной справе. Не позорь бабу, атаман!

— Помыть ее надо да внести на лежак, чтобы отошла. — Женщина в сапогах приблизилась к атаману: — Дозволь, возьму ее в свою хату. А ты караул поставь, если сомнение имеешь.

Главарь бандитов и сам видел, что хватил через край. Движением руки он успокоил собравшихся. Обратился к Саше:

— Встань, баба!

Шагин помог Саше подняться на ноги. Атаман подошел ближе, упер руки в бока.

— Ежели ты из здешних мест, должен кто-нибудь знать тебя и в на — шем селе. Назови этого человека, пусть откликнется, и тогда иди с ми — ром.

Саша ответила, что в селе у нее нет знакомых: с малых лет жила в городе, в услужении, пока не вышла замуж.

— Вона! — протянул атаман. — Что же, наши и в город ездят, на привоз или еще куда. — Он повысил голос, обращаясь к сельчанам: — Кому ведомы учитель и баба, кто даст ручательство, что не комиссары?

Никто не отозвался.

Молчал и биндюжник, ошеломленно разглядывая Сашу, ее обезображен — ную фигуру.

Атаман повторил вопрос.

И тогда бородач будто очнулся. Растолкав людей, стал пробираться в первые ряды.

Саше стало трудно дышать. Рука невольно потянулась к вырезу коф — точки, где был спрятан наган.

Между тем атаман заметил старика, поманил нагайкой.

Возчик приблизился, стащил с головы шляпу. Все это время он не сводил глаз с Саши.

— Что это за старик? — шепнул Шагин. — Знает тебя?

— Знает… Плохо дело, Андрюша.

На церковной паперти появился местный священник — тощая несклад — ная фигура в длинной, до пят, выцветшей рясе. Прикрыв ладонью глаза, он оглядел площадь, собравшихся на ней сельчан, увидел пленных.

— Ты кто? — спросил атаман биндюжника. — Из каких будешь мест? Чем занимаешься?

— Тутошний я…

— Прозвище?

— Микола Ящук.

— Свой, значит. — Атаман осклабился. — А чего вылез? Может, зна — комы тебе мужик и баба?

Все так же глядя на Сашу, Ящук согласно кивнул:

— Трошки знакомы.

— Выкладывай, кто такие!

— Ее знаю, бабу.

— Давай, Микола Ящук. Где видел ее?

— Та в городе, где же еще!

При этих словах возчика поп проворно сбежал с паперти, стал про — бираться в круг.

— А ты чего? — сказал ему атаман.

— Коня у него отобрали в городе, — сказал священник, положив ла — донь на плечо Ящуку. — Доброго коня увели комиссары. А взамен дали дохлятину. — Дернул биндюжника за руку, показал на пленных: — Они и есть те самые каты? Ежели опознал, говори, не запирайся!

— Дрова ей возил, — сказал бородач, исподлобья взглянул на Сашу и отвернулся.

— Какие дрова? — опешил священник.

— Березовые кругляши.

— Стой! — Атаман оттолкнул попа, готовившегося задать новый воп — рос. — Куда возил дрова? В комиссариат?

— Не… — Биндюжник замотал головой. — До дому дрова возил. Она на привозе купила, я и отвез.

— Да кто же они есть?

Ящук скосил глаза на писаря, который все еще держал в руках доку — менты пленников.

— Баба — учительша, — твердо сказал он. А мужик — супружник ее законный.

2

Пленников привели в хату, стоявшую здесь же, на площади, втолкну — ли в глухой чулан позади горницы. Дверь затворили, они остались одни.

Когда глаза освоились с полумраком, Шагин увидел ведро воды и брошенный на пол мешок с сеном. Слабый свет проникал сквозь щели в рассохшейся дощатой двери. В самую большую щель можно было разглядеть часть горницы — массивный некрашеный стол и угол комнаты с божницей, традиционным рушником над ней и веточкой вербы. Окно находилось левее, косо бьющий оттуда свет разрезал сумрак плотной сверкающей полосой.