Агапи в Радужном мире - Агаша Колч

class="p1">Но на её призыв посмотреть никто из честных людей не откликнулся. У всех были свои дела, своя торговля.

Сторговались на монете.

Выбирая сыр, я объелась. Каждый был вкуснее предыдущего. Хоть и пробовала по крупинке, но было его так много, что решила просто купить следующий и на том остановиться.

— Полторы монеты, — начал было торговец базарный ритуал, но я просто сунула ему в руку монету, чуть ли не выхватила свою покупку из другой руки, поблагодарила и пошла за лепёшками.

Купив всё, что планировала, медленно пробиралась к выходу, с любопытством посматривая по сторонам. Торговали в основном мужчины, женщин за прилавками было раз-два, и обчёлся. Дамочки были покупателями. Кажется, не мужское это дело с базара сумки таскать. Торговали круглосуточно или допоздна. Уже и темнеть начало, но расходиться продавцы не собирались. Только вон тот дядька в потрёпанном халате и латаной шапке достал мешок с явным намерением свернуть торговлю, которая у него явно не задалась. Мало кто останавливался взглянуть на выложенное на прилавке. Да и что там смотреть. Похоже, мужик распродаёт остатки имущества. Сковородки, миски, кувшин, блюдо.

Блюдо не было пустым. Красные ягоды небольшой горкой в середине и россыпью по всей поверхности наполняли посудину. Что-то привлекательно-знакомое было в этих плодах. И я шагнула в сторону от выхода.

— Чем торгуешь, уважаемый?

— Уже ничем. Домой собираюсь, — с горечью в голосе ответил незадачливый продавец, но сборы приостановил. — Может, что выберешь, красавица? Понимаю, что товар дрянной, но вдруг…

— А вот это что? — я ткнула пальцем в ягоды, молясь великой Вселенной о том, чтобы моя надежда оправдалась.

— Да кто ж его знает, — развёл руками бедолага. — Дочка набрала в рощице вчерась, наказала насыпать в миски и на блюда. Говорит, красивые — внимание привлекать будут. Но хоть с ягодами, хоть без ягод…

Продавец безнадёжно махнул рукой и едва слышно пробормотал, словно спросил самого себя:

— Чем их кормить? Эх, горе-беда…

— Можно я одну ягодку возьму?

— Да хоть все забирай. Они несъедобные. Деревца, хоть и недолго, цветут беленькими цветиками, но пахнут сладко. Вот и вся радость. Да еще ручеёк наш притеняют. Дети любят под ними играть. Но срубить придётся. Хотя бы дровами продам, а то помрём с голоду, — и видя, что я слушаю, желая облегчить душу, продолжил грустный рассказ. — Ты не думай, уважаемая, я не бездельник! Надел у меня хороший, большой. Сам я работящий. Живём мы… жили… в достатке. Да вот случилось, что жена заболела. Сначала я платил местному целителю, что в деревушке нашей живет. Вижу, что не помогает, поехал в Столицу. А тут целители все важные, дорогие. Отвезти-привезти надо, за то, что посмотрит — платить надо, за то, что зелье лечебное даст — платить надо. Оглянуться не успел, как деньги закончились. Я урожай весь продал, все запасы продал. Ничего у нас не осталось больше.

— Жена выздоровела? — тихо спросила я, боясь услышать печальную весть.

Грустный вздох и отрицательное покачивание головой было мне ответом.

— Ну вот что, уважаемый, ягоды я у тебя все покупаю. И эти и те, что на деревцах растут. Только зелёные не рвите. Нужны красные. Вот, держи, — я не глядя высыпала в ладонь, потемневшую от работы и мозолей, оставшиеся монеты. Пусть немного, штук пять, но всё подспорье семье. — И вот ещё что… Скажи, как тебя найти? Где живёшь? Привезу твоей жене целителя хорошего. Даст Пресветлая — поможет.

Низко опустив голову, мужчина смотрел на монетки в своей руке, мелко кивал, и я увидела, как несколько прозрачных капель упало на деньги.

— В Деревеньке мы живём. Спросите Ывносара — всяк покажет, — шмыгая носом, протянул тугой мешочек с моей покупкой крестьянин, вышел из-за прилавка и низко поклонился. — Спасибо, уважаемая.

По пути к дому меня распирали противоречивые эмоции. Жалость и сострадание к семье благородного Ывносара. Мог смириться с болезнью жены и сберечь достаток, но он не отступал и боролся, как мог, за её жизнь и здоровье. Даже сейчас, выставляя на продажу последнее, он не жалел о сделанном, а думал только о том, как будет кормить семью.

А ещё меня переполняла радость. Я нашла в этом мире кофе! Да-да, красные ягодки были плодами кофейного дерева. Осталось только вспомнить процесс превращения их в любимый напиток, по которому я так скучаю.

Погрузившись в эмоции и размышления о том, как обработать кофе, я мало смотрела по сторонам. Иду и иду. Благо что внутренний навигатор, появившийся вместе с ведьмовским даром, сбоя не даёт.

Корзину с покупками, которую Ывносар любезно помог загрузить на плечо, магически облегчила сразу же, как только почувствовала, что и шага не ступлю, балансируя под тяжестью закупленных продуктов. Не нравится мне такой шопинг. Надо заводить новые традиции в Радужном мире. Более гуманные.

Следуя по маршруту, свернула в проулок, соединяющий улицы. Светило уже спряталось за горизонт. Сумерки, опустившиеся на Столицу, с каждой минутой становились гуще, а уличные светильники муниципалитетом не предусмотрены. Пока видны стены высоких оград и дорога под ногами, надо бы поторопиться. Но, изображая поступь тяжело нагруженного вьючного животного и сдерживая себя на каждом шагу, медленно плетусь, как положено благовоспитанной девице. Вдруг кто-то увидит и посчитает, что слишком легко я передвигаюсь под тяжестью традиционной накидки и покупок. После чего, выполняя гражданский долг, доложит «куда следует».

— Уважаемая, позволь спросить тебя, — раздался за спиной резкий мужской голос, в котором не было и грамма уважительной просьбы, а только опасность и угроза.

— Как пройти в библиотеку? — вспомнилась фраза из старой комедии.

Двое. Первый, с хищным блеском в прищуренных глазах, держал наперевес крепкую суковатую палку. Должно быть, местное орудие уличных грабителей. Второго не разглядеть — прячется за спиной старшего. Видно только, что юн и робок. Матёрый волк натаскивает волчонка на припозднившихся девицах?

Было время, когда бандитскую жизнь и «подвиги» в кино и книгах подавали под соусом романтики и благородства. Не говорю уже о песнях лагерного «шансона». Все герои, как один, с идеалами высокими, с любовью к маме и верностью подруге. Только почему-то не думают о маме, когда отнимают пенсию у старухи, обирают пьяного или выносят вещи из чужой квартиры. Подкарауливая беззащитных дамочек в тёмных проулке, вряд ли вспоминают подружку свою.

Мерзость и гнусь имя им. Даже не хочется сравнивать с гиенами и шакалами — животные руководствуются