Операция «Шедевр»  - Роберт Уиттман

— Нет, конечно, — резко ответил Мендес и сказал еще одну глупость, которую старый контрабандист никогда не произнесет в разговоре с другим преступником: — Расскажите поподробнее о своем покупателе.

Я решил перехватить инициативу, поймал его взгляд и жестко сказал:

— Покупатель пожелал остаться неизвестным. Больше тебе ничего знать не надо.

Затем я повернулся к Гарсии — мозгу банды — и смягчил тон.

— Мой покупатель — коллекционер. Он любит золото и берет все, что сделано из золота. Давайте называть его «Золотой человек».

— Можно ли мне будет встретиться с Золотым человеком? — Гарсии явно понравилось прозвище.

— Возможно. Когда-нибудь.

Мы пожали руки на прощание. Я сел в фургон и набрал номер Золотого человека.

Трубку взял секретарь.

— Прокуратура США. Чем могу помочь?

— Боба Гольдмана[10], будьте добры.

Помощник прокурора США Роберт Гольдман не был похож на федеральных прокуроров, которых я встречал раньше.

Жил он на большой ферме в округе Бакс на севере Филадельфии и держал там павлинов, лошадей, овец, уток и собак. Хотя он родился в семье юристов — и стал юристом сам, как от него и ожидали, — любил называть себя несостоявшимся историком. Он носил усы в стиле своего героя Теодора Рузвельта, а в домашней библиотеке собрал полторы с лишним сотни книг об этом политике. Учитывая любовь Гольдмана к истории и культуре, это был именно тот прокурор, который мне нужен для расследования преступлений в сфере искусства. Без родственной души в прокуратуре я бы далеко не зашел. Как сотрудник ФБР я мог вести расследование почти любого федерального преступления, но чтобы привлечь на свою сторону всю мощь Министерства юстиции США — от вызова в суд до обвинительного акта расширенной коллегии присяжных, — мне требовался единомышленник, партнер, который будет браться за трудные, необычные дела, даже если негласной целью расследования станет не арест, а спасение украденных ценностей. Гольдман понимал, как важно вернуть частицы истории, и его не заботило, разделяет ли это мнение руководство.

Важно было и то, что Гольдман, в отличие от некоторых своих коллег по прокуратуре, считал агентов ФБР партнерами. Многие молодые прокуроры ведут себя нагло и неуверенно одновременно. Они как будто боятся провала и из-за этого срывают зло на агентах: бросают им команды и обращаются как с прислугой. Гольдман же был отличным парнем. Он почти десять лет проработал окружным прокурором, бывал на местах преступления и выработал здоровое уважение к следователям, будь то местные полицейские или федеральные агенты. Я понял это еще в 1989 году, когда мы работали над нашим первым делом — высококлассным ограблением инкассатора. Я тогда был еще новичком. И с тех пор периодически приходил к Гольдману с делами о краже собственности. У меня постепенно складывалась специализация: сначала ограбления ювелирных магазинов, потом похищения с выставок антиквариата, а теперь эта пластина моче.

Встреча на парковке прошла хорошо, но восторга я не испытывал. Начнешь мечтать о предъявлении обвинений и пресс-конференциях — и тебя могут убить.

Действительно ли я в шаге от южноамериканского сокровища? А если да, заметит ли кто-нибудь успех? В конце девяностых ФБР куда больше интересовал другой южноамериканский товар: наркотики. Руководство и общественность, конечно, рукоплескали, когда мне удалось арестовывать грабителей ювелирных магазинов, но на этот раз предсказать реакцию было невозможно. Это древность, похищенная частица истории, но она даже не из США. Интересна ли она кому-нибудь?

Если я верну пластину и реакция окажется прохладной, это не сулит ничего хорошего моей будущей карьере в сфере искусства.

Имелась и еще одна проблема: Гарсия может попытаться всучить мне подделку. У меня были все основания его в этом подозревать.

Тремя годами ранее этот контрабандист уже предлагал пластину за миллион долларов нью-йоркскому арт-брокеру по имени Боб Смит. Как мне было известно, Смит считал, что близок к заключению сделки, и в знак добрых намерений даже выплатил Гарсии сто семьдесят пять тысяч долларов наличными за древний перуанский головной убор. Но шли месяцы, а Гарсия уклонялся от продажи пластины. Своими неубедительными оправданиями он выводил из себя и без того нервного клиента. Чтобы потянуть время, он предложил серию картин и древностей — Смит отверг их как грубые подделки. Когда Гарсия наконец попытался всучить фальшивого Моне, покупатель взорвался и заявил, что его терпение лопнуло. «Давай пластину или проваливай», — заявил он, и Гарсия перестал звонить.

Я все это знал, потому что «Боб Смит» — это оперативный псевдоним Боба Базена, моего наставника.

Роль грубого арт-брокера была не в моем стиле, а вот у Базена хорошо получалось. Когда он в 1997 году вышел в отставку — так и не раскрыв дело о похищенной пластине, — руководство приняло два удачных решения. Во-первых, Гарсии не предъявили обвинений в нелегальной продаже головного убора. Это могло повредить другому связанному с этим расследованию, и контрабандист вышел сухим из воды (попутно прикарманив сто семьдесят пять тысяч долларов). Таким образом, Гарсия считал, что Смит-Базен по-прежнему хочет купить пластину. Во-вторых, ФБР на всякий случай сохранило конспиративный номер телефона Базена.

Поздним летом 1997 года Гарсия вдруг позвонил «Смиту» по этому номеру. Оператор передал сообщение мне, я нашел Базена в его кондоминиуме на побережье и попросил перезвонить Гарсии. Отставной агент тут же вошел в роль вспыльчивого брокера и набросился на контрабандиста. Он назвал его шутом, позером, лжецом, который сначала обещает невесть что, а потом исчезает на много лет. Базен кричал, что у него нет времени, он болен и ему предстоит тройное шунтирование. Но потом добавил:

— Не знаю, зачем я это делаю, но я скажу о вас моему партнеру Бобу Клэю. Может быть, он вам перезвонит.

Глубоко извиняясь, Гарсия поблагодарил Смита-Базена. Не прошло и недели, как мы уже обсуждали по телефону сделку. Он запросил миллион шестьсот тысяч долларов. Цена для меня не имела большого значения — платить я в любом случае не собирался, — но надо было вытащить его и собрать как можно больше доказательств. Я попросил Гарсию дать дополнительную информацию, и тот сказал, что отправит мне посылку. Вариант был идеальный: использовать почту для мошенничества — отдельное, серьезное федеральное преступление. Даже если сделка провалится, я смогу предъявить ему обвинения. Несколько дней спустя я получил обещанное.

14 августа 1997 года

Уважаемый мистер Клэй,

как вы и просили, отправляю вам информацию о пластине. Ее возраст приблизительно две тысячи лет. Она относится к культуре моче. Вес около 1300 граммов. Длина — 68 сантиметров, ширина — 50 сантиметров. Кроме того, предлагаю вашему вниманию фотографии и два журнала National Geographic с подробным описанием предмета. Если вам понадобится какая-либо дополнительная информация, обязательно мне сообщите.