Принц-бунтовщик - Рей Морган

Когда гостей пригласили в парадную гостиную, Эмма в последний раз окинула взглядом столы. Она наблюдала, как высокопоставленные гости — мужчины в смокингах и женщины в длинных вечерних платьях — занимают свои места.

После супа, заслужившего всеобщее одобрение, подали уникомуса. Эмма занималась главным блюдом — ростбифом, когда до нее донеслись громкие голоса. Нахмурившись, она вытерла руки и поспешила в гостиную.

В этот момент дверь в кухню распахнулась.

— Во имя Бога! — вскричал премьер-министр, завидев ее. — Что вы делаете? Издеваетесь над нами? Высмеиваете наши традиции?

Эмма окаменела.

— Это оскорбление! Святотатство! Вы поплатитесь за свое преступление!

— Я… я не понимаю, о чем вы говорите. Что я сделала?

— Уникомус! Как вы могли?

— Рыба? Но…

— Это национальная святыня. Мы никогда, никогда не едим ее!

— Что? — Эмма пришла в ужас, — Но… но почему никто не… — Она беспомощно оглянулась. В кухне не было ни души. Все с самого начала знали, но не предупредили ее. — Боже мой! Я очень сожалею. Я не знала.

— Не знали? Бессовестная отговорка!

— Но никто из поваров не… — Эмма умолкла. Она догадывалась, что персонал кухни хочет избавиться от нее. Ей следовало проявить осторожность. — Позвольте мне извиниться перед всеми.

С тревожно бьющимся сердцем Эмма вошла в гостиную.

Увидев ее, Себастьян поднялся. В его взгляде не было дружелюбия. Уж не думает ли он, что она сделала это нарочно?

— Прошу вас уделить мне минуту внимания. Я знала, что уникомус — ваша национальная гордость, но мне не сообщили, что эту рыбу никогда не едят.

— Видите ли, дорогая, — мягко пожурила ее Труди, — уникомус — герой нашего фольклора, наш предок. Он спасает утопающих и предупреждает о приближении бурь. Он — воплощение национального духа. Употребить его в пищу — это… каннибализм.

— Ваше высочество, я очень сожалею, поверьте… Если вы не можете простить меня, пожалуйста, попытайтесь по крайней мере понять.

— Во всяком случае, он был превосходно приготовлен, — великодушно сказала Труди.

Эмма попыталась улыбнуться.

— Еще раз приношу свои извинения. Через десять минут, леди и джентльмены, вам подадут другое блюдо.

Эмма быстро вернулась в кухню. Гнев помог ей сдержать слезы. С каким удовольствием она свернула бы кое-кому шею! Неудивительно, что все ее так называемые помощники попрятались!

Вошел Себастьян и, схватив ее за руку, резко спросил:

— О чем ты думала?

Эмма подняла глаза. Больше всего ей хотелось броситься в его объятия, но он был взбешен.

— Скажи мне, почему эту рыбу продают на рынках, если никто ее не ест?

— Мы не едим. Для итальянцев это деликатес. Они приезжают специально для того, чтобы купить уникомуса.

— Употреблять его в пищу — святотатство, а продавать — нет?

— Эмма, не ищи логики. Так принято испокон веков. Мне нечего сказать.

Закрыв глаза, она покачала головой.

— Ты должен был сказать: «Никогда не готовь эту рыбу».

Себастьян нахмурился.

— Эмма, неужели никто из поваров не предупредил тебя?

— Мне ничего не сказали, — после долгого колебания ответила Эмма. — Но я сама виновата, потому что должна была…

Себастьян выругался, лицо у него потемнело.

— Я всех уволю, всех до одного!

— Нет!

— Да! Они умышленно подставили тебя.

— Ты не можешь уволить их, несмотря на то что они хотели избавиться от меня с самого начала. Их трудно винить, ведь они чувствовали себя униженными. Им дали понять, что сами они не справятся. Но сейчас, чтобы приготовить обед по случаю коронации, мне потребуется помощь.

Себастьян долго молчал. Затем покачал головой, снова выругался и, повернувшись на каблуках, вышел.

Эмма занялась приготовлением нового блюда, которое должно было заменить злополучного уникомуса. Постепенно с пристыженным видом в кухню вернулся персонал. Эмма вела себя так, будто ничего не произошло, но ее одолевал страх. Об этом эпизоде вряд ли скоро забудут. Ее уволят.

Эмма знала, что увольнение явится для нее крушением надежд. Ударом по карьере. Унижением, которое всегда будет с ней.

Но самое ужасное — она больше никогда не увидит Себастьяна.

Эмма открыла глаза. Как бы ей хотелось, чтобы все произошедшее накануне оказалось дурным сном! Остается лишь надеяться, что наступивший день будет лучше.

Однако, спустившись в кухню, она увидела на столе местную газету. На первой странице красовалась большая нечеткая фотография целующейся пары. Заголовок гласил: «Монти целует шеф-повара — изменницу».

Эмма ахнула. Дрожащей рукой она смахнула газету со стола и приступила к работе. Ничего другого ей не оставалось.

Персонал кухни вел себя идеально. Накануне вечером, после того как все гости разошлись, Себастьян объявил поварам:

— В соответствии с правилами, мне следовало бы уволить вас всех, что я и собирался сделать. Но мне сказали, что это было бы ошибкой. Другими словами, вы хорошо справляетесь с работой, и мы нуждаемся в вас. По крайней мере, сейчас. До коронации никто не будет уволен. А дальше посмотрим.

Он услышал испуганные возгласы.

— За вами установят наблюдение. Вы и сами по очереди каждый вечер будете отчитываться передо мной.

Умно придумано, решила Эмма.

Прошло около часа, когда до нее донесся шум из зала, куда подали завтрак. Она поняла, что волнение вызвано статьей в газете. Что делать? Себастьян не должен в одиночку расплачиваться за их общую ошибку.

Мысль о скором неизбежном отъезде пронзила ее сердце острой болью. Закрыв на мгновение глаза, она собралась с духом и пошла в зал.

Яркий утренний свет падал на длинный стол, ломившийся под тяжестью блюд с копченой свиной грудинкой, сосисками, омлетом, оладьями и другой снедью. Но никто не ел.

Восемь мужчин и две женщины, сидевшие за столом, молча смотрели на Эмму. Воздух был пронизан враждебностью. Сделав глубокий вдох, она обратилась к присутствующим:

— Я здесь, чтобы подать в отставку.

— Какое облегчение! — воздев руки к небу, воскликнул министр финансов.

— Чудесно! — поддакнула одна из женщин.

Их сердитые лица немного смягчились. Единственным, кто никак не отреагировал на заявление Эммы, был Себастьян.

— Уверена, шеф Генри прекрасно справится без меня, — сказала Эмма, чувствуя, как слезы жгут ей глаза. — У вас превосходные повара. Все будет хорошо. — Она не осмеливалась взглянуть на Себастьяна, чтобы не расплакаться. — После обеда я уеду.