Зершторен - Александр Александрович Заборских
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я глотаю мусс, он обволакивает горло, буквально давлюсь им. Ем и анализирую наше существование, существование патологических жертв, всегда и везде боящихся до усрачки нарваться на неприятности.
«Мы» – это те, кто ночью не может уснуть из-за криков и вездесущей низкочастотной музыки, просачивающейся в горло, живот, сердце и кровь. Те, кто лишь безропотно туже закутывает голову одеялом, скрывая уши, тем самым обречённо пытаясь спрятаться от шума. Пихают в уши вату или поролоновые кругляши из аптек. Приспосабливаясь всеми силами, лишь бы не вступать с кем-то в конфликт с целью защитить своё конституционное непреложное право на сон и покой. Те, кто не станет реагировать на зовы о помощи с улицы, но лишь задёрнет шторы и прибавит звук на телевизоре или воткнёт наушники в уши и заведёт плеер на всю катушку, прикидываясь глухим (кому нужны лишние проблемы???). Мы – это те, о ком господа хорошие привыкли говорить «равнодушные». Нет.
Мы – это те, о ком стоит сказать «размазня».
На секунду стану постмодернистом и украду чужую идею: мы укомплектованы.
Мы уже не люди. Уже не «мы» в представлении дзен-буддизма о формах и сущностях. Не содержание, а воплощение – весь тот скарб и хлам, что мы тащим за собой всю жизнь. Вся наша жизнь – это хлам. Но главное: мы – это страх. Страх этот груз: близкие, статус, работа, стиль, обстановка – потерять. Пустота для нас – это немыслимая, невыносимая химера, ввергающая нас в панику. Нам неведома философия саморазрушения, относительной абсолютной свободы и помножения на ноль из нигилистического стремления к высшему просветлению и нирване.
Мы – это испещрённая швами и трещинами от натяжения и давления оболочка непереносимого, неподъёмного груза ответственности – тот тугой узел уз и цепей, мешающий нам свободно двигаться и дышать.
Мы не готовы жертвовать своим благополучием, ради кого-то. Ради спасения чьих-то жизней. Ради помощи кому-либо. Даже во имя защиты своих же интересов – того самого пресловутого «благополучия». Круг замыкается. Я доедаю мусс.
Не готовы, даже если это благополучие – всего лишь отупляющий быт и рутина.
Извечная картина толпы ретроградов. Только этот их вид уничтожает сам себя изнутри. Уже накопленное это гнилостное «мы» наш вид защищает индифферентностью. И я в том числе.
Мы – это те, о ком стоит сказать «размазня».
Эх… или просто «обычные люди», – несупергерои – которые знают, что при случае им никто не поможет: ни случайный прохожий, ни это чёртово (правовое) государство.
Но это я уже загоняюсь сентенциозными, трансцендентальными фразами, начитавшись американского минимализма.
Одеваясь, напяливая штаны, с трудом сгибая ноги в коленях, силясь не вытошнить только что съеденный мною мусс, я в очередной раз убеждаюсь в том, что рабы – не самая плохая придумка человечества…
… что правосудие, единственно удовлетворившее бы массовое сознание со всей той его кровожадностью и тягой к садизму над преступниками, должно быть сродни с психопатией. Правосудием патологическим. Продевая руки в рукава легкой имитировано кожаной куртки, испытывая при этом ломоту в костях, уставшим сознанием я воображаю образы американской мифологии… и образы моего рабовладения…; и если в античности и в общем в язычестве мифология – это плеяда богов и сопряжённых с ними существ, то мифология поп-культуры и авангарда – это персонажи западных комиксов. Фольклор, построенный на фольклоре.
Когда у порога я шнурую ботинки, мне думается: в сущности, почему явление «Хранителей» в конце XX века стало революцией в мире графических новел, а затем и во всём культурном мире. Вопрос ли сложных взаимоотношений России и США во время холодной войны, поднятый в этой книге – причина признания Алана Мура первым непревзойдённым мастером в этом интегрированном жанре? А может, мысль о том, что союз США и России возможен только лишь при наличии общего врага?
Или причина лишь в том, что автор показал не костюмированных педиковатых клоунов в разноцветных карнавальных костюмах; не до отвращения законопослушных, благородных, пафосных слюнтяев, не убивающих своих врагов; не банальный ширпотреб. Мур в тандеме с Гиббонсом создал единственно возможную в этом мире и в этом обществе концепцию команды супергероев. Без исключительных, сверхчеловеческих способностей, будь то: левитация, потусторонние оптические лучи из глаз или исцеляющий фактор. Нет, наоборот, это – команда маргинальных, постоянно рефлектирующих подонков, чьё отличие от обычных людей заключается лишь в том, что у обывателя нет потенциала, могущества, смелости и наглости вытворять то же самое, что вытворяют Хранители. Не случайно лозунг народных волнений в романе звучал пессимистично: «Кто охранит нас от Хранителей?». И сначала не ясно, добро они воплощают или абсолютное лютое зло?
И лишь подумав, рассудив, понимаешь, что как историческое развитие невозможно без революций, так и правосудие немыслимо без радикального и часто жестокого, насильственного принуждения к этому правосудие и справедливости.
Я закрываю дверь на замок. За моей спиной шипит жизнь. Жизнь кричит и плачет. Шкварчит и воняет подгоревшими котлетами. Долбит дверьми и свистит вскипевшим чайником. Доносятся матерные крики сумасшедшей соседки, вонючей пьяни, завсегдатая психлечебниц. Обычно, когда эта громкоголосая сука допивается до белой горячки, соседи вызывают бригаду врачей, чтоб те её увезли, желательно – навсегда. Но по истечении месяца эту старуху возвращают обратно на радость жильцам, которым эта сучья тварь обязательно наделает пакостей за то, что те её сослали в психушку. Из-за двери своей квартиры она сквозь собственные рычание и хрипы выкрикивает бессвязные звуки, случайные наборы слов, ругательства и матрешину, вступая в извечный монистический диалог с громко включённым телевизором. Кажется, в психиатрии это называется синдромом Турета с элементами копролалии (непроизвольными выкриками обсценной лексики).
Идя по широкому коридору к лестнице, я вижу своих соседей, чьи имена я так и не выучил и даже не потрудился узнать. Вокруг витает кислый запах приготовленной недавно еды. И если нюхать эти ароматы на голодный желудок, то аппетит вполне может проснуться, но сейчас, когда я интенсивно сглатываю рвотные позывы, мне не до еды и вообще не до чего. Голова болит. Сам я вспотевший и сонный.
Человек не знает, чего он хочет. Он лишь может согласиться с каким-то из предложенных вариантов. А лучше, если этот вариант будет единственным, поскольку в таком случае исчезает самая возможность ответственности за
