Счастливы не только дураки. Как разобраться в людях и в себе. Механизмы поведения - Виктор Пономаренко

«Взрослые лгут», – вот что думает об этом юный человек. – «Они сами ничего не знают и ни во что не верят». Какое уж тут развитие и созревание личности! Подробнее мы поговорим об этом в разделе «О семье».

Школа? – Она, увы, мало похожа на территорию счастья. Скорее, на место для игр. Слишком много в ней искусственного, условного. Одно пока еще реально – знания, которые дают детям педагоги. За это им, конечно же, спасибо. Но только за это. Никакого другого результата от школы не ждут. Целью этого социального института является выпуск во взрослую жизнь эрудированных молодых людей, что подтверждается оценками за сданные ими экзамены.

Коллективизму школа не учит, ибо большинство классов, по сути, не коллективы (группы, осознающие свое внутреннее единство и нацеленные на широкое общественное сотрудничество), а как максимум кооперации (люди, временно собравшиеся вместе для решения конкретных задач). И сформировавшееся на этой почве представление о том, что в жизни «никто никому ничего не должен», что социальное взаимодействие основано лишь на голом прагматизме, школьники усваивают как истину. Эгоизм, эгоцентризм, конкурентный настрой школа не изживает в человеке, а подчас и культивирует. И мы понимаем, что это совсем не то, что нужно для счастья.

Вуз? – Там в еще большей степени каждый за себя. И тоже, как в школе, молодежи не дают никаких внятных указаний, как жить счастливо, как стать необходимым другим людям. «Учись, студент!» – эта ироничная фраза из советской кинокомедии («Операция «Ы» и другие приключения Шурика», режиссер Леонид Гайдай) актуальна и сегодня.

За свою жизнь ты отвечаешь сам – и делай, что хочешь. А что делать-то? – Вот главный вопрос для неопытного человека.

Когда я слышу заявления, что мир якобы принадлежит молодым и что «они здесь власть», я горько и скептично качаю головой. Чепуха! Молодежь всюду бесправна и дезориентирована, хотя бы потому, что мало компетентна во всех основных вопросах бытия. И почти не востребована производством.

Вот что важнее всего – обрести профессию! Да не первую попавшуюся – постылую каторгу ради скромной зарплаты. А свое жизненное поприще, интересную работу, которая позволит прожить долгую и счастливую жизнь. Режиссер, актриса Рената Литвинова как-то сказала: «Многие предадут, не предаст только любимая профессия». И как хорошо сказала!

Производство – и только оно – создает сегодня базис для развития, для устойчивой жизнеспособности. Это последний бастион на границе хаоса и гибели человечества. И это не преувеличение. Остальные, похоже, лежат в руинах. Необходимо найти себя в производственных отношениях. Полюбить свой труд. Что невозможно без самореализации в труде. Такое уж это непременное условие.

Как мы убедились, одна из важнейших форм несчастья – непричастность. Другая форма несчастья – причастность, но к тому, что индивида не интересует, что у него плохо получается и что в итоге заставляет его напрасно тратить время и силы.

В одной из телевизионных программ[20], социально-политических, где обсуждались вопросы мироустройства, ведущий – известный журналист, человек весьма неглупый – раздраженно сказал: «От каждого по способностям, каждому по труду? От каждого по способностям, каждому по потребностям? – Чепуха! Это мы уже проходили».

Он говорил о формулах, соответственно, социализма и коммунизма.

Помнится, я аж в кресле подпрыгнул. Проходили?! Где, позвольте узнать, и когда? Почему это прошло мимо меня? Будучи с этим телеведущим одних лет, я нигде, кроме учебных заведений – школы, института, – этого не проходил. Да и то все на словах.

Если бы люди смогли воплотить эти прекрасные формулы – на Земле наступил бы вожделенный «золотой век»! В том-то и беда, что народы Советского Союза под руководством вождей-коммунистов попытались устроить жизнь по этим формулам, да не получилось. Несмотря на принесенные колоссальные жертвы.

Революция 1917 года поставила вопрос о раскрепощении глубинных сил народа, о всеобщем счастье. Но началась Гражданская война – за власть, за землю, – и его решение пришлось отложить. Потом, чтобы поднять страну из руин и элементарно накормить людей, понадобился НЭП («новая экономическая политика»), возродивший социальное неравенство, психологию бедных и богатых. Участники Гражданской войны, отстоявшие в боях Советскую власть, ходили мимо красивых неокапиталистических витрин воскресших частных магазинов и громко возмущались: «За что боролись?!»

К сожалению, они были правы. Увы, буржуазность и в новой России победила. А власти, чтобы прикрыть поражение, стали лакировать поверхность несостоявшегося социализма возвышенными речами и красивыми символами. Получалось – и тогда, и потом – плохо. Мерзко, пошло.

Помните, у певца революции, пролетарского поэта Владимира Маяковского есть убийственно правдивые строки: «А Надя: «И мне с эмблемами платье! Без серпа и молота не покажешься в свете. В чем сегодня буду фигурять я на балу в Реввоенсовете?»

Это стихотворение называется «О дряни». Маяковский остро почувствовал фальшь наступивших времен. Он попытался протестовать. Но, как мы знаем, безуспешно.

Мелкобуржуазная «дрянь» полезла изо всех щелей. Остановить ее не было никакой возможности. Поняв, что идеи социализма окончательно побеждены и все его творчество потеряло смысл и превратилось в инструмент «лакировки», Владимир Маяковский застрелился. На дворе стоял 1930 год.

Потом в партии большевиков обострились внутренние «разборки», так называемая межфракционная борьба. И тоже всем было не до раскрепощения сил народа. Потом начались репрессии, потом – Великая Отечественная война.

После Победы пришлось восстанавливать половину страны, изуродованной оккупантами. Заново отстраивать дома, заводы, фермы. Возрождать промышленность и сельское хозяйство, образование и здравоохранение, науку и культуру. Главное – управленческими усилиями восполнять убыль почти тридцати миллионов граждан!

Разве кто-нибудь в то время думал про формулы социализма и коммунизма? – Нет, конечно. От каждого человека требовалось трудиться не «по способностям», а на разрыв пупка. Никто не спрашивал, нравится ему его работа или нет. Так продолжалось несколько десятилетий.