Зима в Эдеме - Гарри Гаррисон

Каждое утро Элилилеп в компании еще одного самца, которому доверялось нести кисти и краски, прибывал из ханане в занавешенном паланкине обновить росписи на ее теле; Ланефенуу прекрасно знала, что самцы более чувствительны и артистичны; к тому же каждое утро пользоваться самцом полезно для здоровья. Для этих целей и предназначался кистеносец Элилилепа; сам же Элилилеп представлял собой слишком большую ценность, чтобы держать его на пляже. Ланефенуу была твердо убеждена, – хотя и не высказываема это Укхереб, зная, что ученая начнет язвить, – что ежедневное сексуальное удовлетворение и было причиной ее долголетия.

Но сегодня она ощущала свой возраст: зимнее солнце не грело, и лишь тепло живого плаща на плечах позволяло не впасть в оцепенение. И ко всем прочим бедам добавилось еще и отчаяние от известия капитана прибывшего урукето. Умер Алпеасак – драгоценность Запада, надежда ее города. Его погубили безумные устузоу, если верить словам Эрефнаис. Но приходилось верить, ведь говорила она сама, а не йилейбе фарги, получившая сообщение из вторых-третьих уст. Эрефнаис, капитан урукето, облеченная высшей ответственностью, побывала там и видела все своими глазами. Как и Другая из уцелевших, Вейнте, та, что вырастила город и увидела гибель его. Она поведает обо всем подробнее, она знает больше, чем капитан, которая все время провела в урукето и так и не ступила на берег. Ланефенуу шевельнулась на высоком троне и потребовала внимания. Подручная Муруспе, никогда не оставлявшая се, гразу же подвинулась ближе, ожидая приказа.

– Муруспе, я хочу видеть вновь прибывшую по имени Вейнте, что приплыла сегодня на урукето. Доставь ее ко мне.

Сделав знак немедленного повиновения, Муруспе заторопилась к прислуживающим фарги и в точности передала им распоряжение Ланефенуу. Она велела им повторить приказ; некоторые путались – от забывчивости или неумения говорить, неважно. Таких она отослала с глаз долой. Они исчезли со-стыдом-неудачи. Оставшихся она заставляла повторять распоряжение эйстаа до тех пор, пока они не справились с делом в точности.

Наконец фарги разбежались с амбесида во все стороны с радостной поспешностью, – ведь они несли распоряжение эйстаа. И каждая, кого они встречали, передавала сообщение другим встречным, и очень скоро одна из помощниц торопливо вошла к Укхереб, делая жесты информации-большой-важности.

– Эйстаа разослала слово по городу. Требуется присутствие твоей гостьи Вейнте.

– Иду. – поднимаясь, ответила Вейнте. – Веди меня.

Укхереб жестом отослала помощницу.

– Я пойду с тобой, Вейнте. Так будет уместнее. Эйстаа знает мои труды на благо Икхалменетса, и, боюсь, я знаю, о чем пойдет речь. Мое место возле нее.

Амбесид был пуст, словно была ночь, а не пасмурный день. Суетливых фарги прогнали, и во всех дверях расставили помощниц, не пускавших их внутрь. Они стояли спиной к эйстаа, чтобы не нарушить ее уединения. Ланефенуу правила твердой рукой, это был ее город, и если она желала уединиться на амбесиде, а не в собственных небольших покоях, значит, это было необходимо. Мощь, исходящая от строгой и суровой фигуры под расписными рельефами, восхищала. Вейнте ощущала в ней равную.

Она шла твердым шагом возле Укхереб – никак не следом, – и походка выдавала ее чувства. Ланефенуу невольно заинтересовалась, поскольку от яйца времен никто не обращался с ней, как с равной.

– Ты и есть Вейнте, недавно прибывшая из Алпеасака. Расскажи мне о твоем городе.

– Он погублен, – последовали движения, означавшие боль и смерть, – руками устузоу, – жесты во много раз усилили предыдущие знаки.

– Расскажи мне все, что знаешь, во всех подробностях с самого начала, ничего на скрывая, потому что я хочу знать, как подобное стало возможным.

Вейнте пошире расставила ноги, выпрямилась – и долго не умолкала. Все это время Ланефенуу ни разу не пошевелилась, а Укхереб то и дело дергалась, словно от боли, и слегка вскрикивала. И если Вейнте была не совсем откровенна, когда речь зашла о ее отношениях с этим устузоу, особенно тогда, когда нельзя было не солгать, – это объяснялось простой забывчивостью, не более. Она сочла неуместными всякие упоминания о Дочерях Смерти, о них можно было поговорить и позднее. Она просто рассказывала, как строила город, как устузоу убили самцов на родильных пляжах, как она защищала город от пришельцев и как, обороняясь, была вынуждена напасть на устузоу. Добравшись до конца повествования, она, тщательно сдерживая все чувства, описала всеобщую гибель, разрушение города, бегство горсточки уцелевших. Потом она умолкла, но положение ее рук говорило о том, что сказано не все.

– Что еще ты собираешься добавить к этому ужасу? – спросила Ланефенуу, безмолвно слушавшая Вейнте.

– Две вещи. Я расскажу тебе с глазу на глаз кое-что важное о тех, кто покинул город и сейчас находится в Энтобане. Это серьезный, но отдельный вопрос.

– А второй?

– Он! – громко начала она, подкрепляя слова жестами необходимости, силы и уверенности. – Он имеет отношение ко всему, о чем я говорила. Я знаю теперь, как защитить город от огня. Я знаю, как уничтожить устузоу в огромном количестве. Теперь я знаю, в чем ошибались те, кто погиб ради этого знания. Я знаю, что просторы Гендаси, пустынные земли за морем, будут принадлежать иилане. Так будет. Никогда еще от яйца времен не дули такие холодные ветры, никогда не гибли северные города иилане. Никто не знает, когда придет этому конец. Вот Эрегтпе, только сухие листья носит ныне ветер по его улицам; вот Соромсет, где белые кости иилане белеют в белой пыли. Вот мой родной Инегбан, который давно умер бы в Энтобане, не отправься мы в Гендаси. А теперь я чувствую, как холодные ветры продувают окруженный морем Икхалменетс. И я боюсь за него. Что если холода придут и сюда? Я не знаю, что будет. Но я, сильная Ланефенуу, знаю одно. Если придут холода и Икхалменетс будет жить, он должен жить в Гендаси, ибо ему больше некуда отправляться.

Ланефенуу искала слабость и сомнение в словах и жестах Вейнте – их не было.

– Возможно ли это, Вейнте? – спросила Ланефенуу.

– Возможно.

– Когда холодные ветры ворвутся в Икхалменетс, сможет ли Икхалменетс перебраться в Гендаси?

– Этот теплый мир дожидается вас. Ты отвезешь туда Икхалменетс, Ланефенуу, я вижу в тебе силы для этого. Я прошу только разрешения помочь тебе. А когда мы переберемся туда, я попрошу лишь твоего разрешения убивать устузоу, которые убивают нас. Позволь мне служить тебе.

Как требовала вежливость, и Вейнте и Укхереб отвернулись, когда Ланефенуу застыла в глубоком раздумье. Но каждая одним глазом поглядывала назад, – чтобы вовремя отозваться на любое движение. Шло время, Ланефенуу должна была многое обдумать. Облака рассеялись, солнце уже спускалось к горизонту, а трое застыли, словно вырезанные из камня, как могут только иилане.

Когда Ланефенуу наконец шевельнулась, они повернулись к ней, полные внимания.

– Следует принять решение. Но оно слишком важное, чтобы можно было торопиться. Пусть сперва Укхереб доложит мне, о чем сообщают ученые с севера. Вейнте должна рассказать о том, другом, деле, которое нельзя обсуждать при всех. Имеет ли оно отношение к теплой Гендаси?