Тридцатник, и только - Лайза Джуэлл

Надин могла бы просидеть на диване всю ночь, упиваясь своими несчастьями и ненавистью, воображая Дилайлу и Дига. Дилайлу — всю из себя элегантную и изысканную, в шикарных тряпках, дорогих серьгах и с гигантским бриллиантом на пальце. И симпатягу Дига, ее Дига, в его лучшем костюме и наилучшем расположении духа. Вот они сидят в модном ресторане, и Дилайла буквально вынуждает Дига снова влюбиться в нее.

Нет, это невозможно. Он не может влюбиться. Просто не может.

А что тогда будет с ней?

Горькие слезы ручьями бегут по щекам Надин. Она на грани дикой истерики. Всего несколько дней назад у нее был красивый парень и интересная жизнь. Всего несколько дней назад она была свободной и счастливой девушкой с отличной работой, замечательной квартирой и лучшим другом, очень много для нее значившим. А теперь она незадачливая старая дева, брызжущая ядом и дурно одетая. Она поссорилась с лучшим другом, она поссорилась сама с собой и откатилась назад, в пору мучительного отрочества — она снова неуклюжа, застенчива и неуверена в себе.

А все из за Дилайлы Лилли, черт бы ее побрал.

Наднин вытягивает ногу с небесно-голубыми ногтями, подцепляет пальцами сигарету из пачки, лежавшую на журнальном столике, и отправляет ее в рот. Сигарета застревает в уголке рта, вульгарно свисая.

Пусть, думает Надин, все равно.

Спустя полчаса после прибытия в жутковатый «Экс» Диг и Дилайла переместились в индийский ресторан на той же улице. С атмосферой мавзолея они почти примирились, отсутствие выбора тоже как-нибудь пережили бы, пустынный стол их мало беспокоил, и даже странноватая официантка стала почти родной.

Но когда она принесла две миски сероватого супа, в котором плавали какие-то ошметки, по виду напоминавшие мозги, и объявила, что это менудо, знаменитый испанский суп из рубца, но уловив их настороженность, поспешила заверить, что в ресторане используют только самый лучший рубец, нежнейший, который извлекают из второй желудочной камеры животного, и что шеф-повар — лучший во всем Лондоне спец по блюдам из требухи в Лондоне — разве они не знали и не по этой причине они сюда пришли? — Диг с Дилайлой сочли за благо дать деру.

Официантка уговаривала их остаться, из кухни появился сам шеф-повар, страшно встревоженный; он принялся соблазнять телячьим суфле из отборнейших желез молочного теленка, клейкой сочностью жаркого из подкопченных свиных ножек и замечательно хрустким хашем из засоленного языка, его коронным блюдом. Он знает, с мольбой вызывал шеф-повар, что многие боятся требухи, но стоит лишь один раз попробовать его творения, и они будут приходить в этот ресторан каждый вечер. Пожалуйста, останьтесь…

Диг с гордостью называл себя любителем кулинарных приключений, но на сей раз он с радостью отпраздновал труса. Они с Дилайлой подхватили пальто, многословно извинились перед официанткой и поваром и с облегчением вывалились на улицу, гримасничая и посмеиваясь над своим бегством.

В индийском ресторане они болтали за горкой хлебных палочек и разнообразнейшим чатни. Диг наслаждался от души. Давненько с ним такого не было: он ужинал в ресторане с девушкой и беседовал с человеком, с которым не виделся двенадцать лет. Прочих своих знакомых он видит по крайней мере раз в неделю. Развлекается же он преимущественно на вечеринках и в барах, где несет околесицу, дурачится и изображет из себя солидного мужчину, кадря юных девиц. Но сегодня было совсем другое дело. Сегодня было серьезно. И особенно.

— А знаешь, Алекс пришел бы в восторг от «Экса», — в новом, непивычном уху Дига хрипловато-напевном голосе Дилайлы угадывались дорогие сигареты, полусказочное богатство, игра в поло и рейды по магазинам Нью-Йорка. — Он обожает требуху, все эти гадкие внутренности: почки, печень, мозги… Слава богу, ему их готовят в одно из его ресторанов, иначе мне пришлось бы этим заниматься самой.

Странно слышать из уст Дилайлы щепетильное словцо «гадкие». Она почти избавилась от простецкого акцента Кентиш-тауна, заменив его «воспитанными» интонациями и правильным произношением, принятым в обществе, весьма далеком от среды, в которой она росла. Ее голос сохранил хрипловатость, напоминавшую скрип гравия под ногами, но приобрел звучность и мягкую северную напевность. Окончания, которые она иногда по старой привычке проглатывала, не портили общего, очень сексуального впечатления.

— Спасибо за вечер, — поблагодарила Дмлайла. — Мне правда очень понравилось.

— Да… не за что! Извини, что так получилось. Просто кошмар!

— Ерунда, все было замечательно. И я ужасно рада тебя видеть. Никогда не знаешь, чего ожидать от людей, с которыми долго не видишься… Неизвестно, осталось ли между вами что-нибудь общее. Я часто вспоминала тебя, мне было интересно, чем ты занимаешься, где живешь.

— Правда? — заволновался Диг. — Я тоже думал о тебе. Часто.

— Неужели? — улыбнулась Дилайла. — И что же ты думал?

— Ну, — посерьезнел Диг, — я скорее беспокоился, очень беспокоился за тебя.

Улыбка сползла с лица Дилайлы. Потеребив салфетку, она ловко сменила тему:

— А хочешь, я отгадаю все про твою жизнь? Музыкальный бизнес. Квартира в прежнем районе, недалеко от мамочки, да? — поддразнила она, улыбаясь. — И ничего удивительного в том, что ты до сих пор не обзавелся семьей. Ты всегда говорил, что дети исключены, пока тебе не стукнет сорок и ты не станешь хозяином фирмы звукозаписи… Помнишь?

— Помню, — Диг криво улыбнулся, — говорил. Я собирался стать миллионером и отправиться с тобой на тропический остров.

— О да, — рассмеялась Дилайла, — ты об этом мечтал! Я бы валялась целый день на пляже, дожидаясь, пока ты вернешься на яхте. Смешно до колик! — Но Дилайла не засмеялась, она грустно улыбнулась и с внезапной серьезностью заглянула в глаза Дигу: — Нам ведь было хорошо вместе, правда? Мы были непобедимы — Диг и Дилайла! Казалось, все нам по плечу. Мы надеялись изменить мир. Забавно, когда я только пришла в школу Святой Троицы, вокруг меня болтались симпатичные мальчики — Роб Деннис, Марк Барр, Том забыла как его — все старше меня на год, но я наблюдала за тобой и Надин, как выбродите вместе, всегда с учебниками, такие серьезные и таинственные. У тебя были странные волосы, и ты столько знал о музыке, а у Надин была пышная рыжая челка и свитера в дырах, и вы оба выглядели такими крутыми. Я вам завидовала. Хотела быть, как вы. Боготворила землю, по которой вы ступали…

Диг подавился хрустящим хлебцом. Почему его жизнь столь радикально изменилась? Почему, когда он был прыщавым четырнадцатилетним обормотом, женщины вроде Дилайлы «боготворили землю, по которой он ступал», а теперь он докатился до того, что ухлестывает за малолетками, словно жалкий стареющий придурок?

— Помню наше первое свидание. Я жутко нервничала, но ты повел себя очень мило. Ты меня слушал. В те времена я была к этому не привычна. Ты подарил мне уверенность в себе… Как ни странно, но ты сформировал мою жизнь. Я не была бы тем, кем являюсь сегодня, если бы не ты. Разве это не удивительно?