Все было не так - Коди Кеплингер

Честно, я даже сейчас гадаю, что она подумала бы о нем.

Но той ночью я впервые провела с ним время.

Время близилось к часу ночи. Крошечный район, в котором мы жили, погрузился в полную темноту, если не считать несколько фонарей. Я уже сидела час или два, когда услышала доносящийся с земли голос.

– Ли.

Я подскочила и сжала пальцы вокруг ножа. Но голос звучал тихо, почти осторожно. Я медленно подползла к краю крыши и глянула вниз. По другую сторону забора стоял Майлс. Я почти его не видела. Он был одет в черную толстовку и черную шапочку, скрывающую волосы. Но бледное лицо резко контрастировало с окружавшей его темнотой.

Мы долго молча смотрели друг на друга, а потом он спросил:

– Можно мне подняться?

Я кивнула и отползла, пока он взбирался по деревянному забору. Секунду спустя он показался на краю крыши, подтянулся и, подобравшись ко мне, устроился рядом. Я заметила, как он посмотрел на мои руки, на нож, но ничего не сказал.

Я не удивилась, что он пришел. В какой-то степени даже ждала этого.

Той первой ночью мы вообще не разговаривали. Ни слова не произнесли. Но это молчание было приятным. Безопасным. Пусть я едва знала Майлса, но была рада, что сижу с ним. Потому что не хотела оставаться одна, но обычно те, кто находился рядом со мной, глазели на меня, задавали вопросы или изо всех сил пытались сделать все, чтобы мне было комфортно, из-за чего казалось, что меня душат подушкой. Эти проведенные на крыше в молчании часы оказались тем, чего я так сильно хотела.

Полагаю, Майлс нуждался в том же. Уверена, именно поэтому он той ночью забрался ко мне на крышу, но я никогда не спрашивала об этом. Тем летом мы проводили на моем доме практически каждую ночь.

Иногда сидели все в том же комфортном молчании. Майлс приносил фонарик и книгу про промышленную революцию или войну 1812 года. Он читал про себя, двигая губами, а я сидела, сжимала в руке нож и считала фонари. Но бывали ночи, когда мы ложились на спину и смотрели на небо – только когда ярко светила луна и высыпали звезды. В темные облачные ночи я не могла смотреть наверх.

В одну из таких облачных ночей мы с Майлсом завели первый разговор, состоявший больше чем из нескольких слов.

Он откинулся на спину и, скрестив руки на груди, смотрел наверх. Я взглянула на небо и вздрогнула, а потом подтянула колени к груди и сосредоточилась на фонарях. Нож все еще был в моей руке, пальцы крепко сжимали рукоять.

– Ты в порядке? – тихо, почти беззвучно спросил Майлс.

– Да.

Он ничего не сказал, но я чувствовала на себе его взгляд. Он знал, что я не в порядке. У нас давно уже все было не в порядке. И я не понимала, зачем врала ему.

– Мне не нравится, когда небо такое темное, – призналась я. – Когда ложусь на спину, вижу и чувствую одну только темноту… И мне кажется, я проваливаюсь в небытие. Именно так я представляю себе смерть.

До стрельбы я не думала столько о смерти. Понимала, что однажды умру, но смерть являлась абстрактным понятием. Казалась далекой и незначительной. А вот после стрельбы, увидев перед собой смерть и осознав, что это не обязательно далекая угроза, я словно другими глазами посмотрела на мир. Словно откинули занавеску, и теперь я видела отвратительную правду смертности.

Теперь я видела смерть везде. Даже в ночном небе.

Лежащий рядом Майлс заерзал. Теперь он сидел, рука слегка коснулась моей.

– Ты не веришь в рай?

Я покачала головой.

– В смысле, хочу верить. Многие, наверное, верят. Например, Сара. И я хочу верить, что она…

Я сглотнула.

– Я хочу верить, что после что-то есть, но не могу избавиться от чувства, что это всего лишь сказка, понимаешь? Чтобы люди проще принимали тот факт, что однажды мы все умрем – что даже земля и наш вид не будут существовать вечно – и, вероятнее всего, мы исчезнем. – Я глубоко вдохнула и попыталась сморгнуть обжигающие глаза слезы. – А что насчет тебя? Ты веришь в рай? Или во что-то после нашей смерти?

Майлс пожал плечами.

– Не знаю. Я не думаю об этом без необходимости.

– Как тебе это удается? – спросила я, голос уже звучал хрипло из-за попыток сдержать слезы. – Мне кажется, я больше ни о чем не могу думать.

Он не ответил, потому что ответа не было. Ничто из сказанного им не сотрет страх из моих мыслей – не столько о смерти, сколько об исчезновении. Мою злость за то, что меня родили, что я – сознательное существо, проклятое пониманием, что однажды все сделанное мной, все мои воспоминания просто исчезнут. И что я не могла контролировать, когда или как придет этот день. Что я могла умереть в боли, в страхе или в мире, и это ничего бы не изменило. Меня все равно бы уже не было. И однажды не будет целого мира. И ничто, сделанное человеком, не будет иметь значения.

Я крепко сжала глаза, все мое тело тряслось. Меня закручивало. Такое всегда случалось, когда я об этом думала, что тогда происходило каждый день. Такое до сих пор иногда происходит, хотя с годами благодаря терапии и правильным лекарствам я научилась лучше управляться с мыслями, пока они не зашли слишком далеко. Но со мной остался гул экзистенциального страха. Он всегда отбивает устойчивый ритм на задворках моего сознания.

– Ли, – сказал Майлс. Его голос звучал близко, прямо возле моего уха, но он не касался меня. – Ты все еще здесь.

– Я знаю, но…

Он покачал головой.

– Сейчас ты здесь.

Не знаю, пережила бы я без Майлса те первые несколько месяцев. Он не пытался держать меня за руку, утешать меня или говорить, что все будет хорошо. Для этого людей хватало. Он просто сидел со мной в те долгие беспокойные ночи, время от времени напоминая, что я жива. Я настоящая. И я все еще здесь.

И что я не единственная не могла спать.

Майлс подтянулся и влез на край крыши.

– Привет, – сказала я, когда он устроился рядом. Я не удивилась, что он пришел. Я уже давно не забиралась сюда посреди ночи, но после проведенного с родителями Сары вечера только сюда я могла пойти. И Майлс был единственным, с кем я могла находиться рядом.

– Увидел тебя в окно, – сообщил он. – Ты в порядке?

– Не совсем.

Он приобнял меня за плечи, и я, вздохнув, прижалась к нему. В другой ситуации я бы себе этого не позволила. Не потому, что мне некомфортно, а из-за того, что не хотела давать Майлсу ложную надежду. Но в то же время я чувствовала себя эгоисткой. Жадно желающей комфорта.

Вероятно, вам интересно знать про нас с Майлсом. Дебошир и соседка переживают кошмар и сближаются. Может, они влюбятся до безумия и будут вместе? Все намного сложнее. По крайней мере для меня.