Мечта о Просвещении - Энтони Готтлиб

Два с половиной века спустя Бертран Рассел (1872–1970) описывал подобную стрелу Купидона: «В одиннадцать лет под руководством брата я начал изучать геометрию. То было одно из самых значительных событий в моей жизни – головокружительное, как первая любовь. Я и представить себе не мог, что на свете существуют такие восхитительные вещи!»[150] В отличие от Рассела, которого можно заподозрить в том, что он знал историю, изложенную у Обри, и подражал ей, Гоббс, несомненно, обратился к геометрии сравнительно поздно. Однако его поразительное внезапное очарование геометрией выглядит неправдоподобно[151]. Сорок седьмая теорема первой книги Евклидовых «Начал» – это теорема Пифагора, и, хотя вполне возможно, что книга могла быть оставлена открытой на своей самой знаменитой теореме, не верится, что новичок смог понять сложное доказательство этой теоремы с первого раза. Кроме того, существуют косвенные свидетельства того, что Гоббс уже читал кое-что у Евклида до того путешествия в Женеву.

Однако нет повода сомневаться в том, что Гоббс приписывал геометрии исключительную значимость. Геометрия «является матерью всех естественных наук»[152], как он позже написал в «Левиафане», поскольку «природа действует посредством движения, пути и степени которого не могут быть исследованы без знания пропорций и свойств линий и фигур»[153]. О том же писал Галилей в 1623 г. Знаменитое утверждение Галилея, что книга природы «написана… на языке математики»[154], продолжалось уточнением, что ее знаки – это «треугольники, круги и другие геометрические фигуры, без которых человек не смог бы понять в ней ни единого слова»[155].

Согласно Гоббсу, геометрия также заслуживает похвалы за большинство даров технологии и тем самым цивилизации:

Одержимость Гоббса геометрией оказалось столь продолжительной, что спустя четверть века он втянулся в противоборство, поставившее под удар его репутацию как ученого. На протяжении двух десятилетий, начиная с 1656 г., он был вовлечен в оскорбительную перепалку с оксфордским математиком по поводу некоторых древних геометрических задач, которые, как Гоббс ошибочно полагал, он решил или приблизился к их решению. Этот злосчастный эпизод, на котором подробнее мы остановимся ниже, был справедливо описан как «грязный, грубый и затянувшийся»[157].

После возвращения в Англию из поездки в Женеву и откровения, предположительно снизошедшего на него в библиотеке, в 1631 г. Гоббс вернулся в семью Кавендишей, и его Галилеева философия стала обретать форму. В середине 1630-х гг. он встречался в Париже с друзьями Декарта Мерсенном и Гассенди, а в 1636 г. посетил Флоренцию и встретился с самим Галилеем, который, как он позже писал, «первым открыл нам главные врата всей физики, а именно указал природу движения»[158]. Это путешествие Гоббс отразил в своей стихотворной автобиографии:

Даже счастье человечества или что-то подобное может быть выражено идеей движущейся материи: «…не существует такой вещи, как вечный душевный мир, пока мы живем здесь. В самом деле, жизнь сама по себе есть лишь движение и так же мало может протекать без желания и страха»[160]. Бог приберег что-то лучшее для праведников в раю, но здесь, на земле, лишь борьба с трудностями и неудачами, как в наших головах, так и в реальном мире.

К концу 1630-х гг. Гоббс сформулировал свое видение философской системы, которая начинается с физики движения, продолжается психологией и анализом языка и заканчивается политикой. Его первый научный труд давал материалистическое объяснение работы ума с точки зрения внутренних процессов в мозге и теле, которые он позднее обобщил в «Левиафане»:

Гоббс описывал мышление как разновидность «исчисления»[162], что вдохновляло Лейбница и заставило некоторых предположить, что Гоббс предвидел популярное ныне представление об уме как о компьютере, и в известном смысле это правда. Он имел в виду, что мышление в той или иной степени включает сложение и вычитание идей, однако дальше эту мысль он не развивал. Он особенно гордился своими работами по оптике и зрительному восприятию, которые не публиковались вплоть до недавнего времени. Некоторые считают, что, опубликуй Гоббс эти работы раньше, он мог бы разделить с Декартом заслугу развития «механистической философии».