Великая Армия, поверженная изменой и предательством. К итогам участия России в 1-ой мировой войне - Виктор Устинов

С появлением во главе правительства Горемыкина, в нем не стало слышно голосов министров, озабоченных судьбой России, и там превалировало мнение одного человека — министра императорского двора и уделов графа В. Фредерикса, который, узнав об убийстве австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда, все время настраивал Николая II на ужесточение позиции России против Австро-Венгрии. Министр иностранных дел России Сазонов попробовал отстраниться от воинственных высказываний царя в сторону Вены, и 24 июля на заседании правительства он сумел склонить министров принять сдерживающую резолюцию в отношении Австро-Венгрии, но царь, узнав утром 25 июля об этом решении, признал «необходимым поддержать Сербию, хотя бы для этого пришлось объявить мобилизацию и начать военные действия, но не ранее перехода австрийскими войсками сербской границы»[114].

Военный министр Сухомлинов, имея прямой доступ к царю, добился от него разрешения провести мобилизацию во всей империи и призвать в армию до 3,5 млн. человек[115]. Но указа на мобилизацию не было, и военное министерство ввело в действие «Положение о подготовительном к войне периоде», что означало проведение довольно обширных мероприятий по подготовке к самой мобилизации[116]. Вызывало удивление, что все эти меры военного министерства тут же публиковались в печати, вызывая тревогу и беспокойство общественных кругов как внутри страны, так и за рубежом.

29 июля русское правительство объявило мобилизацию в приграничных четырех округах с Австрией и немедленно сообщило об этом всем державам Европы. Однако еще до получения этого известия германское правительство обратилось к правительству Великобритании с официальным заявлением, в котором оно уведомляло Лондон, что если только Англия не примет участия в будущей войне, то «Германия, во-первых, обязывается после победы над Францией и Россией не отнимать у Франции ни одного клочка земли в Европе и, во-вторых, обязуется, в случае занятия ею Бельгии, восстановить после войны полную независимость Бельгии, если она не выступит против Германии; о том, как намерены были поступить немцы с Россией, в телеграмме ничего не говорилось»[117]. Англия отвергла германские предложения, опубликовав их в печати, и это открыло глаза всем державам на истинные намерения Германии.

В эти решающие дни для судеб России и всей Европы император Николай II вопросы войны и мира решал не с правительством страны, которое осторожными и предусмотрительными мерами пыталось приостановить сползание страны к войне, а со своим прусским окружением, во главе которого стоял граф Фредерикс, и военным министром Сухомлиновым, являвшимся орудием войны и ее поджигателем. Политическая активность и публичность в эти предвоенные дни военного министра генерала Сухомлинова и начальника Генерального штаба генерала Янушкевича были поразительны: они не успевали давать бесчисленные интервью и репортажи в газеты и журналы, высказывая оценки и суждения, граничащие с вызовом мировому общественному мнению в отношении войны и мира, открыто выдавая себя за поборников войны.

Николай продолжал переписку с германским императором Вильгельмом II, даже когда австрийцы напали на Сербию. От его воинственности не осталось и следа. Видимо, вся работа по вовлечению России в войну до определенного времени казалось царю политической игрой, которую он намеревался так же легко остановить, как легко он и подталкивал страну к ней. Действительность оказалась другой, и в европейских странах ощутимо заработал молох войны, который уже невозможно было остановить. Царь за два дня до объявления Германией войны России был в ужасе и скрывался от министров в покоях дворцов Царского Села, не отвечая ни на какие мольбы министров с просьбой о встрече. В поисках примирения с германским императором он принял решение об отмене общей мобилизации, на проведении которой настаивали видные политики империи, но в военном министерстве ему ответили, что по техническим причинам сделать это уже невозможно. Телеграмма кайзера за 30 июля, когда он узнал о мобилизации в России, ввела Николая в тягостные раздумья. В ней Вильгельм написал: «…Вся тяжесть решения ложится теперь исключительно на тебя, и ты несешь ответственность за мир или войну»[118]. Николай 31 июля ответил ему: «Мы далеки от того, чтобы желать войны. Пока будут длиться переговоры с Австрией по сербскому вопросу, мои войска не предпримут никаких вызывающих действий. Я торжественно даю тебе в этом слово!»

Кайзер Германии Вильгельм II по максимуму использовал мобилизацию, объявленную царской Россией в четырех приграничных округах, в то время как его войска, отмобилизованные для войны, уже стояли у границ Люксембурга, Франции и Бельгии и ждали только сигнала, чтобы начать вторжение в эти страны. Конфликт был найден на востоке, война развязывалась на западе.

Но повод к войне Россией был дан, и готовая колесница войны покатилась по странам Европы, а потом и мира.

Начало войны: нападение Германии на Люксембург, Бельгию и Францию. — Великобритания вступает в войну на стороне Франции и России. — Приграничное сражение на Западе. — Марнское сражение и крах германских планов на победу в войне. — Вторжение русских армий в Восточную Пруссию. — Измена генерала фон Ренненкампфа

Война давно витала в воздухе, но даже когда она началась, люди не сразу почувствовали ее угрозу; нужно было время, чтобы неотвратимая колесница войны прокатилась по их судьбам, изменив их взгляды на жизнь и характеры, бросив молодые жизни в самое пекло боев и сражений, а стариков, женщин и детей в лишения и невзгоды. Молодые жизни всегда оказываются самыми востребованными в годы войны, и пришедшая война должна была взять самую крупную жатву в истории войн — десятки миллионов убитых и искалеченных жизней и не меньшее число разоренных и покинутых семейных очагов, в которых до войны кипела и шумела человеческая жизнь со всеми ее радостями и печалями. Война сместила понятия добра и справедливости в область зла и ненависти, и она заставила европейские народы разделиться на два враждебных лагеря, чтобы с доведенным до совершенства наукой оружием неистово убивать и калечить друг друга. Поделенный на государства европейский континент с началом войны устремился навстречу новому переделу границ, очертить которые никто в точности не мог, потому что все это находилось в области надежд и честолюбивых замыслов людей, развязавших ее и примкнувших к ней на той или другой стороне.