Откровения немецкого истребителя танков. Танковый стрелок - Клаус Штикельмайер

Мы нашли свою роту, ротного командира и все его 12 танков там, где мы их оставили. Команды внимательно вели наблюдение по всем направлениям, танки направили орудия на шоссе, некоторые на север, остальные на юг. У всех двенадцати очертания рассечены подручным камуфляжем — ветками, взятыми в соседних рощах, росших вдоль 170-метрового участка шоссе. Собственно, сбоку от шоссе шла гравийная дорога лесничества.

Советы пошлют вслед за ударными частями новые силы. Горящие танки будут долгим источником дыма, и один только дым покажет им, где был бой и где он будет. Они знали, что мы привязаны к шоссе, которое стоило им 13 Т-34. Они придут со своими 120-мм гаубицами или, если они были более агрессивно настроены, со своими ракетными установками под названием Stalinorgel («Сталинский орган») — никакой игры слов, название дано по нестройному звуку, который издавали летящие ракеты. 120-мм гаубица стреляла 15,85-кг гранатой на 5,94 км. Ракетная установка стреляла тридцатью шестью 82-мм ракетами, в каждой 3,04 кг взрывчатки, на расстояние 5,49 км.

Гаубицами все и закончилось. Обстрел начался минут через 30 после нашего воссоединения. Мы не видели ублюдков, которые вели обстрел, так что наш Pz-IV не мог по ним стрелять. Он никогда не был хорош в стрельбе по закрытой цели. Он и его 75-мм пушка предпочитали прямой огонь. Мы были беспомощны против одного из самых пакостных видов наземного оружия Второй мировой войны. Перед гаубицами, наверное, прошел разведывательный патруль и, наверное, наблюдал нас, пока мы получали что положено.

За башней «четверка» чрезвычайно уязвима. Выступающий сзади ящик из листового металла не давал защиты ничему — ни содержимому, ни самой башне, ни верхней части корпуса, где располагались две стальные решетки: через правую входил воздух, охлаждающий два радиатора охлаждения двигателя, через левую он выходил. Уязвимое место, дыра в броне «панцера-IV», его ахиллесова пята — вот что такое крышка моторного отделения с двумя решетками, каждая размером с дверной коврик, на котором выткано «добро пожаловать». Канистры и бочки с топливом были табу, особенно в этом месте. «Панцер-фир» — не бензовоз.

Отстреляв полдюжины гаубичных гранат без единого попадания в танк, Советы прекратили огонь — возможно, желая, чтобы мы оставили позиции в придорожных кустах. Их снаряды падали на верхушки деревьев. Рваные осколки, осыпающие танки, не были опасны для наших экипажей, сидящих внутри. При прямом попадании все было бы печальнее.

Конечно, наш командир роты все это знал. Было 11.15 утра, и он не мог держать танки на краю леса. Настоящий танкист, он решил обратить затруднение в вылазку — в хорошую драку. Лучше быть молотом, чем наковальней.

Перед тем как выехать из леса своими 14 танками, он приказал нам — из-за неисправного орудия от нас не было толку в скоротечности танкового боя — взорвать нашу малышку, как только их отход привлечет внимание Советов. Это даст нам, пятерым, шанс уйти пешком.

Вот и все. Что мы смогли взять из своего танка, так это МГ-34 и 600 патронов в лентах, бросив еще около 2550. Наш ящик для снаряжения был разбит гаубичным огнем. Оттуда нечего было брать.

Мы уничтожили свой танк килограммовым зарядом, который хранился привязанным к стойке под сиденьем наводчика. Вообще, это было делом наводчика — то есть моим — дернуть за шнур взрывателя с 90-секундным замедлением. 75-мм снаряды остались в танке. Танк — хорошо нам послуживший — взорвался, башня приподнялась над корпусом. Стыд и позор.

До свидания, шоссе. Мы ушли в Сучаву, грубо говоря, чтобы поехать по железной дороге — или пойти вдоль рельсов — в Гуру Хуморулуй и дальше, на запад.

Какое-то время, идя к горам — Карпатам, на пути оттуда мы слышали лай танковой пушки. Позже — в казармах и в поле — я так и не смог узнать, что случилось с 14 экипажами — 70 человек, — которые обеспечили наш побег от Советов после танковой атаки в Сучаве в тот день в начале апреля 1944 года.

Основная линия германского фронта вдоль восточной границы Румынии оставалась относительно стабильной со второй половины апреля до 20 августа 1944 года, когда Советы начали наступление для уничтожения сил Оси в Юго-Восточной Европе. К тому времени — фактически к июлю 1944 года — 7-я танковая дивизия воевала в Литве.

2–6 июля 1944 года нашу дивизию перевели по железной дороге через Варшаву, из Станислава на Украине в Лиду, 150 км к западу от Минска, ставшую в тот месяц центром советского наступления «Багратион» против группы «Центр» германской армии. Стоящая в зараженной партизанами области, Лида находилась всего в 90 км от границы Восточной Пруссии, самой восточной провинции Германии. Нашу дивизию направили в невезучую группу «Центр». Перед тем как войти в Южную Литву, дивизия ненамного продвинулась на северо-восток от Лиды. Второй батальон 25-го танкового полка, в котором я служил, не участвовал в операции дивизии до Добельна в Латвии, а затем на Мемель, Кенигсберг и Йоханнесбург. Вместо этого он действовал в Южной Латвии, отступая в Восточную Пруссию.

«Седьмая танковая дивизия во Второй мировой войне» констатирует:

Мы, танковые экипажи 2-го батальона 25-го танкового полка, — я говорю со всей определенностью, — не роптали на последовательное подчинение нашей части трем пехотным дивизиям. Во время наших действий в Южной Литве мы почти никогда не получали приказы от пехоты. Мы действовали отдельно от дивизии, пока не воссоединились в Восточной Пруссии незадолго до наших танковых битв в январе 1945-го.

Вспоминаю, что наши экипажи так и не узнали, будучи в Румынии, что с 25 апреля до 1 июля 1944 года, до дня, предшествующего отправке из Станислава в Лиду, вся 7-я танковая дивизия была подчинена румынскому командованию. «Седьмая танковая дивизия во Второй мировой войне» на стр. 412 и 414 открыла мне, через десятилетия после окончания Второй мировой войны, что наша дивизия служила под румынами. Однако наш танковый бой в Сучаве в Северной Румынии прошел до 25 апреля.