От чести и славы к подлости и позору февраля 1917 г. - Иван Касьянович Кириенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Командующий войсками генерал Квицинский отдал приказ на следующий день и указал этой бригаде обойти крепость с тыла и очистить Печерск (крепость) от засевших там большевиствующих саперных запасных частей и рабочих киевского арсенала. Я остался охранять главные ворота, выход из крепости в самый Киев. Но опять по какому-то злому року время было упущено, и прежде чем мы разошлись, чтобы принять соответствующее расположение, очень скоро генералом Квицинским был отдан приказ, что боевое задание отменяется, так как уже получена была телеграмма от чешского президента Масарика: «Чешской бригаде не вмешиваться во внутренние дела Украины».
Наша же борьба с большевиками в Киеве, благодаря вмешательству Масарика, была проиграна. Чешская бригада ушла, с ней же ушел и корниловский полк. Корниловцы не остались и не послушались своего русского генерала, а послушались «благодарного» чешского президента Масарика и ушли.
«Культурный и благодарный» России и Царю Масарик и его «культурный, самый твердый и верный полк» бросили на гибель древний славянский Киев, а впоследствии эти же «культурные чешские полки» выдали Колчака, ограбили всю Сибирь и бывшее при Колчаке русское золото, на которое, кажется, потом построили в Праге чешский банк легионеров, и, удирая из России, загнали в запасные тупики уходившие поезда, где и заморозили насмерть спасавшихся русских, своих братьев-славян, стариков, женщин и детей. (См.: ген. Сахаров «Белая Сибирь».) Вот «высокая культура просвещенного запада»! А мы же дикие, отсталые, некультурные русские за благоденствие славян, за освобождение почти всех государств своими трупами устилали все земли, к нам всегда враждебные. Думаю, что русский народ достаточно поумнел и впредь никого спасать не будет.
В ночь с 29 на 30 октября мне было приказано выйти из Киева и расположиться в роще у кадетского корпуса. Центральная «украинская рада» взяла на себя полную ответственность за порядок в городе. В час ночи мы вышли. Начальник округа со штабом также выехал с нами и расположился в артиллерийском военном училище в полутора верстах от кадетского корпуса.
Когда утром на следующий день 31 октября я пошел к начальнику округа за приказаниями, то ни его, ни нач. штаба полк. Трухачева, ни адъютанта в артиллерийском училище не оказалось. Я выяснил, что глубокой ночью в училище прибыли члены украинской центральной рады, арестовали начальника округа и его штаб и увезли их. Я остался один со своим небольшим отрядом. Дальнейшая судьба генерала мне неизвестна.
Грустно было ходить по залам и коридорам корпуса, в который маленьким 10-летним мальчиком я был приведен моим отцом, чтобы научиться не только наукам, но главное любить Государя и Родину и верно служить им. Корпус доживал уже свои последние дни: кадет было мало, вероятно, остались только те воспитанники, которых родители не успели забрать к себе на свою ответственность, да еще те, которым благодаря «великой бескровной» некуда было уехать, так как они уже не имели ни родителей, ни дома, погибших от объявленных Государственной думой свобод.
Итак, никакого начальства у меня не стало, приходилось самому что-то предпринимать, так как и мне, и бывшим со мной офицерам оставаться в Киеве было бесполезно и очень рискованно. У меня оставалось два выхода: ехать в Ставку к генералу Духонину, или на Дон к генералу Каледину, где еще можно было надеяться послужить на спасение Отечества от охватившей его красной лихорадки. Я послал телеграмму в Ставку генералу Духонину, выразив свое намерение выехать со своей ротой к нему и просил указаний – ответа не получил. 2 ноября 1917 г. хотел послать вторую телеграмму, но на телеграфе сказали, что всякая связь со Ставкой прервана и поезда туда не ходят. Обдумав положение, я решил ехать на Дон к генералу Каледину, где, казалось мне, все было спокойно и твердо и откуда можно было попробовать продолжать борьбу.
Я объявил об этом своим офицерам и солдатам и предложил нежелающим разойтись.
3 ноября 1917 г. вечером я, с оставшимися моими георгиевцами, в количестве 16 офицеров и 10 солдат, в казачьем вагоне, выехал на Дон.
Глава XI
Если скованы угрозами и бессилием те, кто в плену, тем паче перед Богом и совестью обязаны действовать те, кто на свободе.
Я, смиренный Антоний, митрополит Киевский и Галицкий, старейший из русских архипастырей, находящихся волею Божией на свободе от красного плена, возвышаю свой голос, дабы возвестить русскому народу:
Православные христиане! Вставайте все против власти красного антихриста! Не слушайте ничьих призывов примириться с ним, от кого бы сии призывы ни исходили! Нет мира между Христом и Сатаною. Властию, данной мне от Бога, разрешаю и освобождаю всех верующих от присяги, данной советскому самозваному правительству, ибо христиане Сатане не подданные. Властию, данной мне от Бога, благословляю всякое оружие, против красной сатанинской власти подымаемое, и отпускаю грехи всем, кто в рядах повстанческих дружин или одиноким народным мстителем сложит голову за русское и Христово дело.