Единственный, кто знает - Патрик Бовен

— Думаешь, это он? Троянец?

— Не знаю. Но как бы он смог выследить машину?

Марион не ответила, о чем-то сосредоточенно размышляя.

— Что ты собираешься делать? — наконец спросила Кора.

— Сначала позвоню отцу, наверное. Потом вернусь в Париж…

Ваша подружка умерла.

— Хочу разобраться в этой истории до конца.

— Снова пойдешь в полицию?

— Да, конечно, — ответила Марион, отводя глаза.

На прощание они снова обнялись, и Марион вышла.

Она вызвала такси и доехала прямо до дома. Войдя в квартиру и закрыв за собой дверь, некоторое время молча разглядывала ряды книг — утешительные приметы размеренной, спокойной и заурядной жизни. Однако она уже не ощущала это место своим домом. Весь ее привычный мир внезапно перевернулся.

«В сущности, не так важно, сколько вам осталось жить, — сказал когда-то Натан. — Важно то, что вы успеете сделать за это время».

Она села у барной стойки в кухне.

Включила компьютер и вошла в «Фейсбук».

Как она и думала, Троянец был на сайте.

Она отправила ему «poke» и прибавила:

— Я здесь.

— Чего вы ждете от меня? — напечатала Марион.

— Прежде всего — новостей.

Она невольно взглянула на лейкопластырь в локтевой ямке — в том месте, куда вводили обезболивающее.

— Я хорошо себя чувствую.

— А ваша подруга?

— Тоже.

— Прекрасно.

Марион ждала продолжения.

— Я мог бы сделать с вами и кое-что похуже, — написал Троянец.

Пауза.

Маленькое панно-индикатор внизу экрана указывало на то, что он пишет новую фразу.

— Я вполне мог подойти к машине, пока ваша подруга была без сознания. Две одинокие женщины в безлюдном месте… Я бы легко с вами расправился.

Марион представила его пальцы, стучащие по клавиатуре… Итак, он всегда где-то рядом.

Может быть, он и сейчас сидит в ближайшем интернет-кафе, в двух шагах от ее дома. Почему бы и нет?

— Я приняла к сведению ваше послание, — напечатала она. — И что теперь?

— Продолжим игру.

— А если я откажусь?

Разумеется, это был чисто формальный вопрос. И она заранее знала ответ.

— Я — не один из сотен виртуальных психопатов, — написал Троянец.

Снова пауза. И мигание индикатора. Затем:

— Игра «Спасаем жизни» — это не опция, которую можно принять или отвергнуть. Дело не в том, чтобы узнать, согласитесь вы играть или откажетесь — у вас нет выбора. Вопрос состоит в следующем: стоит ли мне вовлекать кого-то еще в эту игру? Если вы не хотите играть свою партию, я без труда найду людей, ради которых вы это сделаете.

Марион подумала об отце, таком старом и слабом, каким видела его совсем недавно, под уличным фонарем на улице Ломбардцев. Ей совсем не хотелось проверять, на что еще способен Троянец.

Раздался звуковой сигнал — уведомление о доставленном сообщении.

— Это видеофайл. Откройте его.

Марион повиновалась.

Запись длилась меньше двадцати секунд. Марион досмотрела ее до конца, собрав все свое мужество. Она вслушивалась в слова, одновременно убеждая себя быть сильной. Но к концу глаза ее увлажнились, а пальцы дрожали так, что с трудом попадали на нужные клавиши.

— Вы сделаете то, о чем просит вас человек на этой видеозаписи?

— Да, — ответила Марион.

— Хорошо. Тогда следуйте моим инструкциям…

* * *

Час спустя Марион упаковала чемодан, поручила кота заботам соседки, после чего, в последний раз окинув взглядом квартиру, закрыла дверь, вышла на улицу и села в такси.

Между тем как ее дом и ее прошлая жизнь удалялись все дальше, на память Марион пришла одна фраза из прошлого. Еще в студенческие годы она прочитала «Собор Парижской Богоматери» Виктора Гюго. Ей захотелось прочитать этот роман, поскольку больница Отель-Дье, в которой она проходила стажировку, находилась в двух шагах от знаменитого собора. Когда звонили колокола, ей казалось, что смех Квазимодо эхом отдается в больничных коридорах.

Один отрывок ей особенно запомнился — тот, в котором Клод Фролло, архидьякон, переводя печальный взгляд с печатной книги на собор, говорит: «Одно убьет другое». Подразумевалось, что появление книгопечатания убьет Историю, которая прежде воплощалась в цветные фрески на стенах соборов. Пришествие книги знаменовало отмену господства Церкви. Книга стала символом свободы. Но Марион рассматривала эту фразу в более широком смысле — как отражение сути любых перемен.

Как неизбежный переход от одной эпохи к другой.

В каждой человеческой жизни случаются переломные моменты. Первый выпавший молочный зуб. Первые месячные. Первый поцелуй. Первое занятие любовью. Первая смерть пациента. И каждый такой момент фактически убивает всю предшествующую эпоху. Вы меняетесь, пересекая границу, за которой открывается новая эра. Вы осознаете ход времени, собственную смертность, хрупкость и недолговечность всего и вся. И огромную важность тех счастливых мгновений, которые хочется запомнить навсегда — восход солнца, обед за семейным столом, веселящуюся компанию друзей…

Вы подводите итоги.

В такие моменты вам приходят на память юношеские мечты и желания. Контраст между вашим прошлым и нынешним существованием зачастую слишком резок, чтобы спокойно его перенести. Он может вызвать серьезный душевный кризис. Такое случается и в семь лет, и в сорок. Но результат всегда один: стены, в которых замкнуто ваше существование и которые кажутся вам весьма прочными, внезапно обрушиваются с легкостью карточного домика. Будущее, которое представлялось вам четким и очевидным, вдруг заволакивается туманной дымкой, сквозь которую брезжит новый рассвет. Вы делаете первый глоток свежего воздуха. И одновременно с восхитительным, пьянящим ощущением новизны испытываете страх.

Одно убьет другое.

Такси остановилось перед зданием, где Марион работала.

— Подождите немного, — попросила она водителя. — Я вернусь через пару минут.

Поднявшись на свой этаж, она сразу направилась в кабинет Катрин Борман.

— Вы рассчитываете сделать из меня журналистку? — спросила она без всяких предисловий.

Патронесса взглянула на нее округлившимися от изумления глазами:

— Вы ни с того ни с сего врываетесь ко мне после двухдневного отсутствия — и только затем, чтобы задать этот вопрос?