Скромный герой - Марио Варгас Льоса

Под отцовским взглядом сыновья опустили голову и без всякого аппетита принялись за еду. И Мигель, и Тибурсио всегда были достаточно послушными — даже в подростковом возрасте, когда дети особенно часто бунтуют из-за родительской власти. Они доставили Фелисито совсем не много головной боли — так, бывали отдельные выходки, обошедшиеся без последствий. Мигель однажды сбил ослика на шоссе Катакаос: парнишка только учился водить машину, а животное бросилось прямо под колеса. Сыновья и сейчас оставались достаточно послушными — хотя и выросли уже во вполне самостоятельных мужчин. Даже когда Фелисито велел Мигелю на год записаться в армию для закалки духа, тот безоговорочно подчинился. И что верно, то верно — оба они хорошо справлялись со своей работой. Фелисито никогда не был с детьми особенно строг — но не был для них и эдаким самодовольным папашей, который потакает сыновьям, превращая их в лодырей или гомосеков. Он старался приучить Мигеля и Тибурсио преодолевать трудности, чтобы они сумели управлять конторой, когда сам он будет уже не в состоянии. Фелисито обязал сыновей окончить школу, обучиться на механиков, получить права на вождение маршруток и грузовиков. В «Транспортес Нариуала» оба поработали на самых разных должностях: они были охранниками, дворниками, помощниками бухгалтера, контролерами, водителями и так далее и тому подобное. Хорошо и то, что парни между собой ладили, всегда стояли друг за дружку.

— Я этих сукиных детей не боюсь! — неожиданно выкрикнул Фелисито, пристукнув кулаком по столу. Мигель с Тибурсио отложили вилки. — Худшее, что они могут мне сделать, — это убить. Но мне и умереть не страшно. Я прожил пятьдесят пять лет, и этого достаточно. Меня утешает мысль, что, когда я отправлюсь к своему отцу, «Транспортес Нариуала» останется в надежных руках. — Фелисито видел, что оба сына пытаются улыбнуться, но вид у них все равно растерянный и беспокойный.

— Мы не хотим, чтобы вы сейчас умерли, отец, — прошептал Мигель.

— Если эти ублюдки вас тронут, мы заставим их дорого заплатить, — откликнулся Тибурсио.

— Не думаю, что они осмелятся меня убить, — успокоил сыновей Фелисито. — Они просто бандиты и шантажисты, не больше. Чтобы пойти на убийство, нужно иметь яйца побольше, чем для отправки писем за подписью паучка.

— По крайней мере, отец, купите себе револьвер и ходите при оружии, — не отступался Тибурсио. — Тогда в случае чего вы сумеете за себя постоять.

— Я подумаю, — согласился Фелисито. — А теперь я хочу, чтобы вы мне пообещали: когда я покину этот мир и «Транспортес Нариуада» окажется в ваших руках, этим куриным задницам не удастся вас шантажировать.

Он заметил, как сыновья обменялись удивленными и вместе с тем тревожными взглядами.

— Поклянитесь прямо сейчас, поклянитесь Господом, — попросил Фелисито. — Я хочу быть спокоен на этот счет, если что-нибудь случится.

Мигель с Тибурсио кивнули в ответ, перекрестились и прошептали: «Богом клянемся, отец».

Остаток обеда они провели в разговорах на другие темы. Фелисито вернулся к своей старой идее. С тех пор как Тибурсио и Мигель начали сами себя обеспечивать, он плохо понимал, как они проводят нерабочее время. Жили братья порознь. Старший снимал жилье в новом доме в Мирафлоресе, в белом, естественно, квартале, а Тибурсио на пару с приятелем — квартиру в Кастилье, рядом с новым стадионом. Есть ли у них подружки, любовницы? Гуляки они — или, может, игроки? Напиваются ли по субботам с друзьями? Ходят ли по кафешкам и шалманам, бывают ли у проституток? На что они тратят свободное время? Когда по воскресеньям сыновья заскакивают на обед к родителям на улицу Арекипа, они не слишком распространяются о своей личной жизни, а Фелисито и Хертрудис не сильно докучают им расспросами. Быть может, ему стоит иногда разговаривать с сыновьями по душам, чтобы больше знать о том, чем они заняты после работы.

Что в эти дни было хуже всего, так это интервью, которые ему приходилось давать после публикации объявления. Нескольким местным радиостанциям, репортерам из «Коррео» и «Ла Република», а еще собственному корреспонденту Перу из «Агентства новостей». Вопросы журналистов смущали Фелисито; руки начинали потеть, а по спине пробегали холодные ящерки. Говорил он с долгими паузами, подыскивая слова, и твердо отказывался от сочетаний «гражданское мужество» и «пример для подражания». Ничего подобного, что за нелепость, он просто исполнял завет своего отца, оставленный ему еще в наследство: «Никому не позволяй себя топтать, сынок». Журналисты улыбались, некоторые посматривали на него как на бахвала. Фелисито не обращал внимания. Он продолжал, поднимая сердце из пяток. Он просто привык трудиться, вот и все. Родился он бедняком из бедняков, в Япатере, что неподалеку от Чулуканаса, и все, что у него есть, он заработал собственным трудом. Он платит налоги и соблюдает законы. Так как же он может позволить каким-то ублюдкам, которые шлют угрожающие письма и даже не показываются на глаза, отнять у него нажитое? Если бы никто не потакал шантажу, то и шантажисты бы перевелись.

А еще Фелисито очень не любил получать почетные награды: он покрывался холодным потом, если требовалось произнести речь. Конечно, в глубине души он гордился собой и представлял, как радовался бы его отец, батрак по имени Алиньо Янаке, медали «Образцовый гражданин», которую повесили на грудь Фелисито в Ротари-клубе во время торжественного обеда в Пьюранском центре в присутствии президента региона Пьюра, алькальда и епископа. Однако стоило Фелисито подойти к микрофону, чтобы произнести слова благодарности, как язык его завязался узлом и голоса его как не бывало. То же самое произошло и в Культурно-спортивном обществе имени Энрике Лопеса Альбу́хара, объявившем его «Пьюранцем года».

В те самые дни в дом на улице Арекипа пришло письмо из Клуба Грау, подписанное его президентом, знаменитым химиком-фармацевтом доктором Гарабито Леоном Семинарио. В письме сообщалось, что совет клуба единогласно принял его заявку на вступление. Фелисито не мог поверить собственным глазам. Он посылал эту заявку два или три года назад и, не получив никакого ответа, решил, что его забаллотировали из-за смуглой кожи, поскольку в Клубе Грау считалось, что только белые господа имеют право играть в теннис, в пинг-понг, в карты или кости, плавать в бассейне и танцевать в концертные субботы под музыку лучших пьюранских оркестров. Фелисито набрался смелости и отослал свою заявку, когда услышал на празднике в Клубе Грау Сесилию Баррасу, свою любимую креольскую певицу. Он пришел на праздник вместе с Мабель и сидел за столиком Рыжего Виньоло, который являлся членом клуба. Если бы Фелисито попросили назвать самый лучший момент в его жизни, он выбрал бы именно тот вечер.

Сесилия Барраса была его тайной любовью, еще когда коммерсант не видел ее ни на фотографиях, ни вживую. Он влюбился в нее по голосу. И никому ничего не сказал — это было слишком личное. Однажды он сидел в закрытой ныне «Королеве», ресторане на углу набережной Эгигурен и проспекта Санчеса Серро, — там в первую субботу месяца собиралось на обед правление Ассоциации междугородных водителей Пьюры. Члены правления попивали ароматическую настойку, когда Фелисито вдруг услышал по радио свой любимый вальс — «Душа, сердце и жизнь». Такого нежного, трепетного, мастерского исполнения ему прежде слышать не доводилось. Ни Хесус Васкес, ни «Морочукос», ни Луча Рейес — никто из креольских певцов не исполнял этот прекрасный вальс с таким чувством, иронией и лукавством, как эта женщина, голос которой он слушал впервые в жизни. Она вкладывала в каждое слово, в каждый звук столько искренности и гармонии, что хотелось танцевать и даже плакать. Фелисито спросил, как зовут певицу, ему сказали: Сесилия Барраса. Вслушиваясь в этот голос, Фелисито как будто в один миг ясно понял значение многих слов из креольских вальсов, которые прежде казались ему таинственными и непостижимыми, — арпеджио, каденция, видение, восторг, тоска, сладость: