Лестница к Звездам - Михаил Француз

— А никак! Двойник я, а не Император! Специально был отправлен подальше в космос, в качестве операции прикрытия настоящего Императора. Внимание отвлекал. Но не отвлёк: террористы, заговорщики, инагенты или кто они там, взорвали настоящего! — всё сильней и сильней распалялся Иван Александрович. — Хотя, нет! Всё ещё проще: у тебя ведь наверняка, здесь, на корабле, какая-нибудь бомба есть. Не может не быть. А какие системы маскировки стоят на нём, ты мне ещё в тот раз показывал. Так что, выползаем тихонько из скопления мусора и взрываем на месте себя бомбу. Всё! Дело сделано, Император мертв! А я свободен!

— В целом, план неплохой, — оценил Кашим. — Не без шероховатостей, конечно, но вполне себе рабочий.

— Но ты же не откажешься мне помочь эти шероховатости исправить? — приподнял бровь Иван. — Тебе ведь уже и самому интересно, что из этого может получиться? Или я плохо тебя успел изучить?

— Не откажусь, — подтвердил кивком Кашим. — И бомба у меня достаточной мощности найдётся. Как раз всё скопление сожжёт и всё звено истребителей накроет…

— Стоп! — вскочила со своего кресла Анастасия. — Вы это сейчас что, серьёзно?! Леонид! Ваше Императорское Величество! Перестаньте! Это не смешно!

— А что не так? — повернулся к ней Иван Александрович. — Ну, за исключением, пятёрки, конечно — тут Лёня, как всегда, немного перебарщивает.

— А то, что там, — показала Анастасия на огромный шар Корсуни, что висел в пустоте на обзорных экранах. — Сейчас миллионы парней и девушек в смертельной опасности! Они надеются на Вас! Только на Вас, Ваше Величество, и Ваше слово, которое вы им дали! И там же, в «Аду на земле», десятилетний мальчишка пытается добыть материалы, которые всех спасут, чтобы вернуться с ними сюда…

— Ваську не приплетай, — заметила Гонцова, которая с интересом наблюдала за разворачивающейся сценой, только что поп-корн не жевала. — Он вывернется — дело плёвое. А мы его чуть позже в другом месте подберём: сам нас найдёт по пеленгу. Он же в твоём Универсале не отключен.

— Да что ж вы за люди такие!.. — поражённо уронила руки Валаньева.

— Мы не «люди», Насть. Мы — высоко-эффективное оружие, — поправила её Лена.

— Ты ж помнишь: надо указать цель и сказать «фас!» — до холодных мурашек на спине весело, открыто и доброжелательно улыбнулся Кашим и пожал плечами. — Ну, или, хотя бы кивнуть.

— И нам сейчас всё равно, кто и какую цель задаст, — попыталась скопировать его мимику и жест Лена. У неё даже почти получилось. Вот только холодных мурашек от её взгляда по Настиной спине не бегало. — Ванька кивнёт — мы сделаем так, что он исчезнет: новое лицо, новая судьба, новая жизнь, новые документы…

— А хочешь, ты кивни, — снова пожал плечами Леонид. Анастасия, словно выброшенная на берег рыба, открывала и закрывала рот, переводя взгляд с одного на другую, и с нарастающим ужасом понимала всё отчетливее, что они сейчас… не шутят. Точнее, наоборот — шутят. Это забава у них такая: действительно взять, и сделать то, о чём говорят. Вот так вот, по приколу, взять и инсценировать смерть Императора, погрузив Империю в хаос, а Корсунь обречь на бесконечное продолжение Ада.

Вот только, не смотря, не некоторую внешнюю мягкость, миловидность и хрупкость, Анастасия Константиновна Валаньева имела стальной стержень внутри… что, собственно, так и привлекало в ней всегда Леонида, а не её женская сексуальность. Кашиму ведь совсем не важна внешность — он не испытывает эмоций. У него нет гадливости, брезгливости или отвращения, а собственным гормональным фоном он управляет своим холодным, как пустота космоса, сознанием… Впрочем, об этой его особенности знала Лена, знал Говорков, догадывались Император нынешний и прошлый, но даже не подозревала сама Анастасия. Да ей и не за чем.

Всего пять секунд ей потребовалось, чтобы собраться, принять решение и выполнить его.

— Хочу! — с отчаянной решимостью, словно бросаясь в бой на своём Универсале на превосходящего противника, выпалила она. — Хочу, чтобы вы сейчас схватили за шкирку эту инфантильную тряпку и посадили обратно на Императорский Престол! И заставили его взять-таки свою обидчивую задницу в руки, и довести, то, что он затеял, до конца! А не пытался тут сбежать от ответственности, прикрываясь своими детскими обидками!

— Цель принята, — расплылся в совершенно счастливой улыбке Кашим. — Исполняем. Лена? — повернулся он к Гонцовой. Та кивнула и повернулась ко всё ещё надутому Ивану.

— Вань, — привлекла к себе внимание охреневшего от происходящего Императора Лена. — Ты успокоился? Вспомнил, что у тебя в Москве не только отец, который тебя уже дважды приговорил к смерти, но и жена, которая тебя, Дурака, любит. И годовалый сын. Или ты решил уподобиться Александру Кровавому в отношении своей семьи?

Эти слова. Слушая их, осознавая сказанное, Иван менялся. Вся растерянность и беспомощность, так же как и детская обидчивость, таяли, исчезали. На их место приходила решимость и решительность. Плечи его расправлялись. Взгляд приобретал твёрдость и остроту стали. На своё законное место возвращался, вытесняя «домашнего Ваньку» Император Всероссийский.

— Кашим, — повернулся он к Леониду и коротко кивнул. Тот просиял ещё больше, хотя, казалось бы, дальше уже и некуда. Тут же достал из кармана коммуникатор, нажал на быстрый набор номера, поднёс устройство к голове и произнёс при установлении связи всего одно слово.

— Действуй, — после чего оборвал звонок и убрал аппарат в карман.

***

В простой одиночной келье, возле узенькой бойницы окна, при электрическом свете потолочного светильника, стоял мужчина в черном монашеском одеянии. Он был высок, плечист, осанка его подошла бы больше офицеру на параде, чем скромному монаху. Длинные волосы его, пегие от седины, были схвачены простой резиночкой сзади в недлинный хвостик, на жестком, мужественном лице с резкими, правильными чертами лица, имелись густые усы и борода, в которые, так же, как и в волосы, закрались частые нитки седины.

Голый каменный мешок со сводчатым потолком. Грубая деревянная одноместная кровать с жестким «военным» матрацем, ровно застеленная синим шерстяным одеялом. Подушка сверху в простом белом пододеяльнике. Две иконы в «Красном Углу», с горящей перед ними лампадкой. Грубый, вручную, тканый ковёр на голом каменном полу возле кровати. Деревянная тумбочка. Деревянный стул.

Тяжёлая дубовая дверь в келью, потемневшая от времени и проклёпанная кованными железными полосами.

Мужчина стоял у окна.

Перед ним на простом мольберте