Воеводы Ивана Грозного - Дмитрий Володихин

В 1588 г. жизнь блистательного полководца и неудачливого политика оборвалась. Сначала его сослали на Белоозеро и там постригли в монахи. Но этого торжествующим Годуновым показалось мало. В ноябре 1588 г. Ивана Петровича убил пристав князь И.С. Туренин, по всей вероятности, имея на этот счет инструкцию от Бориса Годунова. Английский торговый агент в Москве Джером Горсей описал кончину вельможи в трагических тонах: «Шуйский, первый князь царской крови, пользовавшийся большим уважением, властью и силой, был главным соперником [Бориса Годунова] в правительстве, его недовольство и величие пугали. Нашли предлог для его обвинения. Ему объявили царскую опалу и приказали немедленно выехать из Москвы на покой. Он был захвачен стражей под началом одного полковника, недалеко от Москвы, и удушен в избе дымом от зажженного сырого сена и жнива. Его смерть была всеми оплакана»[42].

Так завершилась биография еще одного славного «командарма» грозненских времен. Вся придворная партия Шуйских была разогнана, некоторых лишили жизни, кто-то оказался в тюрьме, а кому-то пришлось отведать горький хлеб ссылки. На несколько лет род Шуйских ушел в тень…

Иван Петрович был прежде всего частью большой семьи князей Шуйских. С нею он отстаивал отечество, с нею разделял славу и почести, с нею боролся за власть, с нею интриговал. За политическую интригу в ее пользу он и сошел в могилу. Несчастливый конец Ивана Петровича известен в наши дни одним только специалистам по русской истории XVI столетия. Всё, что касалось узкокорыстных дворцовых устремлений, для памяти потомков умерло. Зато жива до наших дней добрая слава великой псковской победы.

Князю Шуйскому на роду было написано стать «командармом» в беспокойное царствование Ивана Грозного. Само происхождение его возносило воеводу над абсолютным большинством современников и соотечественников. Господь предназначил князя для военной службы. Что оставалось Ивану Петровичу? Только один выбор: стать достойным высокой судьбы, славного рода своего, большой власти, полученной по праву крови, или позволить себе слабость и по слабости провалить великие дела, к которым князь оказался причастен.

Подводя итог под судьбою этого отважного и талантливого полководца, можно с уверенностью сказать: Шуйский был достоин своего предназначения.

Мало кому из русских полководцев XVI столетия так не повезло в памяти грядущих поколений, как И.Ф. Мстиславскому.

Всю жизнь он провел в походах. Война глубоко запустила в него когти. Холодное железо жалило его плоть. До старости Иван Фёдорович не вылезал из большой военной работы. Он был одним из бессменных вождей русской армии, участвовал в самых главных ее битвах, с нею разделял величайшие победы и поражения грозненского царствования. А кто знает о нем? Кто помнит о нем? Только «профи» из академической среды.

Князь Мстиславский оттеснен от славы великих деяний, к которым он имеет самое непосредственное отношение. Отчасти его закрывает от взоров потомков титаническая фигура Ивана Грозного, ходившего в те же походы, что и Мстиславский. Отчасти же дело в том, что для историков XX столетия Иван Федорович был не очень-то удобен. Он аристократ из аристократов. В его фигуре не видно ничего «демократического» — хоть на мизинец. Какую можно увидеть «борьбу дворянства и боярства» на его примере, когда он — первый боярин царства? Ничего, таким образом, «прогрессивного», одно только наследие «удельных порядков»… Не был он опричником и против опричнины тоже, насколько известно, не восставал. Поэтому для буйных поклонников опричнины и для ее фанатичных неприятелей не находится пищи в биографии этого человека.

Кому из публицистов нашего времени есть дело до того, что Иван Фёдорович пролил кровь за отечество? Что он на протяжении нескольких десятилетий был истинным пахарем военной страды, что он без устали вел плуг больших походов и кровавых сражений, пока старость не выбила его из обоймы военный элиты? Что за все труды воздалось ему нежеланным иночеством?

Князь Мстиславский — достойный человек, с памятью которого судьба распорядилась несправедливо.

Известно, что в преклонном возрасте князь сочинял своего рода «мемуары». Английский торговый представитель Джером Горсей, водивший с ним дружбу, рассказывает, что Мстиславский писал «секретные хроники». Однако тайны рода Мстиславских остались нераскрытыми: до сих пор никто не нашел их семейную летопись.

Гедиминович

Одна из предыдущих глав посвящалась князю Ивану Петровичу Шуйскому, а также отчасти его родне. В ней было показано, сколь высоко стояли Шуйские, сколь много им полагалось по праву рождения. Но по сравнению с Мстиславскими даже Шуйские решительно проигрывали.

При дворе великих князей московских с необыкновенным почтением относились к прямым потомкам Ольгерда, четвертого сына Гедимина. Оба они были великими князьями литовскими, причем в ту пору, когда их держава превосходила и по военной силе, и по территории владения Москвы. Собственно, в XIV–XV столетиях бóльшая часть прежней Киевской Руси находилась в составе Великого княжества Литовского. Не большая, а именно бóльшая. При Дмитрии Донском литовцы приходили под стены Московского Кремля. Еще в середине XV века Вязьма (!) была частью Литовской Руси. И лишь целый каскад победоносных войн, начатых Иваном III Великим и продолженных его сыном Василием III, обрушил литовскую мощь, отдал значительную часть Великого княжества Литовского московским государям. Но Литва при Иване IV все еще была очень сильна. Она оставалась серьезным противником, к которому относились с уважением. Соответственно, потомки Ольгерда, переходившие на службу Москве, — князья Трубецкие, Бельские, Булгаковы-Голицыны — бывали окружены великим почтением. По знатности их ставили выше подавляющего большинства Рюриковичей. В боярских и княжеских списках их писали на первых местах.

Так вот, князья Мстиславские не происходили от Ольгерда. Они происходили от Евнутия — третьего сына Гедимина. Их статус оказался выше, чем у большинства прочих Гедиминовичей при дворе русских государей.

Предок всего рода, князь Фёдор Михайлович Ижеславский, выехал из Литвы ко двору Василия III летом 1526 г. Земли свои на территории Великого княжества Литовского он потерял. Поскольку его матерью была дочь князя И.Ю. Мстиславского, не имевшего сыновей, князь Фёдор стал именоваться «Мстиславским»[43]. Выезжему князю государь пожаловал в вотчину город Ярославец с округой, плюс дал «в кормление» подмосковную Каширу (иными словами, он стал там наместником, а потому «кормился» от разных сборов и податей). Это был весьма щедрый дар. За него Фёдор Михайлович обещал верно служить Василию III, не иметь никаких сношений с Литвой и не помышлять об отъезде к иному государю. Племянница самого великого князя московского вышла за него замуж. Иными словами, князя постарались покрепче привязать к Московскому правящему дому. Тем не менее он, мысля в категориях аристократии того времени, видимо, всюду искал более выгодной службы. Подозревали, что он ведет переговоры с польским королем Сигизмундом. Отношение московского правительства к нему утратило теплоту. Князь даже испытал на себе кратковременную опалу. Прощенный, он не смирился и попробовал бежать. В Москве на возможность «переезда» всегда смотрели косо, а за попытку уйти за рубеж наказывали сурово. Поэтому за «рецидив» Фёдору Михайловичу вмазали крепко: он лишился Ярославца и вместо него получил волости поскромнее — Юхоть и Черемху в Ярославском уезде. Кроме того, князь вынужден был подписать еще одну «запись на верность» Василию III — под угрозой церковного проклятия. Впоследствии Фёдор Михайлович, видимо, утихомирился и не делал новых попыток побега. Со второй половины 1520-х до 1539 г. ему постоянно давали важные военные поручения. В частности, князь неоднократно возглавлял московские полки. Ему доставались ключевые посты в обороне южных и восточных границ России от татарских набегов. В1536 г. князь отбил татарский набег под Муромом. В 1540 г. он скончался.