Небьющееся сердце - Инна Бачинская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну и напрасно!
– Смотри, твое чудовище появилось! – вдруг сказал тенор удивленно. – Бросило доверенный ему пост? Может, твоя спящая красавица уже умерла?
– Что, Цезарь? – спросил бас. – Что случилось, мальчик? Ну, идем, идем, посмотрим!
Раздался звук отодвигаемых стульев, скрип ступеней под ногами поднимающихся мужчин. Оля, не зная, как себя вести, закрыла глаза. Звук шагов замер у двери ее комнаты. Потом дверь тихо приотворилась, и Оля услышала шепот: «Спит!»
Притворяться спящей было просто глупо; она открыла глаза и улыбнулась, увидев живописную группу: двух мужчин и собаку, стоящих у двери. Один из мужчин, видимо, Борис, обладатель тенора, был небольшим темноволосым и темноглазым человеком, красавчиком с несколько дробными чертами ироничного лица, в белой рубашке, с бабочкой. Другой, Глеб, длинный, бородатый, с неожиданно светлыми глазами на загорелом лице, выглядел настоящим отшельником. Был он наряжен в старый свитер и джинсы. Цезарь сидел у ног братьев, довершая живописную группу. Мужчины какое-то время молча рассматривали Олю. Прерывая затянувшееся молчание, Борис наконец сказал непринужденно:
– Доброе утро! Как вы себя чувствуете?
Оля молча кивнула, что хорошо.
– Имею честь представиться, – продолжал красавчик с бабочкой, – Борис Юрьевич, для дам – Борис. Можно Боб. А это – мой брат-анахорет!
Оба выжидательно смотрели на нее, и Оля, кашлянув, спросила голосом, который показался ей чужим:
– А как зовут брата-анахорета?
Оба рассмеялись.
– Меня зовут Глеб, – представился бородатый.
– А мы уже было забеспокоились, – снова вступил Борис, – вы все спите и спите. С тех пор как мальчики выловили вас из реки, прошло больше суток. Я имею в виду Глеба и Цезаря, – объяснил он, поймав ее вопросительный взгляд. Цезарь, услышав свое имя, привстал, вильнув хвостом, и коротко возбужденно вздохнул.
– Спасибо, – сказала Оля.
– Пожалуйста, – любезно ответил Борис, – мы всегда готовы помочь… хорошему человеку! – Последние слова прозвучали, как вопрос: «А что вы за человек? Хороший или?..» – Вы были скорее мертвы, чем живы, и если бы не Цезарь, который вас… унюхал? Или разнюхал? Настоящий водолаз, одним словом. А можно вас спросить, что с вами приключилось? На вас напали?
– Я не помню, – сказала Оля тихо. – Помню грозу, мост… потом удар о перила…
Она поднесла руку к лицу и тут же испуганно отдернула, наткнувшись на что-то колючее и острое, почувствовав боль.
– Осторожнее! – вскричал Борис. – Я наложил швы, там у вас глубокий порез… То есть, вы ничего не помните? Ни того, как попали в реку, ни аварии? С вами был еще кто-нибудь?
– Нет, я была одна. Было скользко… – Оля чувствовала себя гадко от своего вранья.
– Мы можем отвезти вас в больницу.
– Спасибо, не нужно, я чувствую себя хорошо. Большое спасибо.
Она по-прежнему не узнавала свой голос. В горле першило, болела правая скула, стянутая швами, шумело в голове.
– Да и заявить об аварии не помешает…
– Успеется! – перебил брата Глеб. – Как голова? Чувствуете головокружение, тошноту?
– Нет, кажется.
– Что-нибудь беспокоит? Вздохните глубоко. Как? Больно?
– Нормально.
– Встать можете?
Оля, опираясь руками о кровать, попыталась привстать, но, вскрикнув от резкой боли в правом плече, рухнула обратно. И в ту же минуту на нее обрушился потолок. Она схватилась за горло от приступа тошноты и закрыла глаза.
– Сейчас, сейчас, – пробормотала она, не открывая глаз, – я привыкну.
Братья переглянулись. Борис выразительно пожал плечами и приподнял левую бровь. Жест и выражение лица означали: «Только в больницу. Я тебе сразу сказал, неприятностей с ней не оберешься. Ей же совсем плохо! А вдруг…»
– Иди, Боб, – обратился бородач к брату, – иди вниз, достань еще один прибор, поставь чайник, что там еще… сыр, масло, завари чай.
– Йес, сэр! – Борис дурашливо вытянулся и щелкнул каблуками.
– Вам уже лучше? – спросил Глеб. – Я посмотрю вас. Не стесняйтесь, я врач. – Пальцы его осторожно ощупали Олино плечо. Она затаила дыхание, ожидая боли. – Больно? А так? Так больно? Отвечать честно! Поверните голову. Чувствуете головокружение?
– Немножко.
– А сейчас? – Глеб с отсутствующим видом, как человек, который прислушивается к чему-то, слышному лишь ему одному, нажимал пальцами на Олин живот. Оля чувствовала его руки на своем теле и не испытывала ни малейшей неловкости, к своему удивлению. Наоборот, ей было покойно, уютно и хотелось спать…
Снизу, с веранды, долетало звяканье чайных ложечек, шаги, сочное хлопанье дверцы холодильника. И вдруг в комнату ворвался густой запах кофе. Оля сглотнула и сказала:
– Можно мне кофе?
Глеб хлопнул себя ладонью по лбу:
– Оттого и головокружение! Сейчас я буду вас кормить.
– Послушайте, – сказала Оля нерешительно, – я хочу вас попросить…
– Да? – Он внимательно смотрел на нее.
– Пожалуйста, не надо никуда заявлять, ладно?
Маргарита Павловна Милосердова работала инженером в КБ большого завода и одна воспитывала сына Колю, расставшись с мужем за три месяца до рождения ребенка по причине совершенного несходства характеров. Будущий папа пил и в пьяном виде из спокойного незаметного парня превращался в неприятного придирчивого типа, который скандалил из-за непришитой пуговицы, холодного супа, нестираных носков, то есть из-за всяких несущественных мелочей, случающихся повсеместно в молодых (и старых тоже) работающих семьях. Глаза его наливались кровью, артикуляция нарушалась, от чего речи молодого мужа становились бессвязными и маловразумительными. Чувство, что весь мир ему должен, подавляемое в трезвом виде, вырывалось на свободу после пары выпитых рюмок. Смысл его высказываний сводился к мысли: зачем он, Андрей Милосердов, женился, если носки грязные, обед не готов, любимой жареной картошки на завтрак не подают… Он решительно пресекал протесты молодой женщины, которая, защищаясь, в свою очередь, пыталась обвинить мужа в несостоятельности: уже две недели он не может прибить оторванный карниз, починить текущий кран или вкрутить лампочку на лестничной площадке…
Они развелись после того, как он ее ударил… благо, делить было нечего – квартиру они снимали. И вкусила Маргарита Павловна все прелести жизни матери-одиночки: больничные листки по уходу, детские садики, которые сын ненавидел всей душой, простуды, прививки… А теперь вот новая напасть – Коле шесть лет, и воспитательница сказала ей, что он растет единоличником, не находит общего языка с коллективом, не слушается, правда, и не шалит, как другие, но все время думает непонятно о чем. Правда, опять-таки, считает лучше других. Надо обратить внимание. И вообще, может, даже показать его «нервопатологу». Воспитательница была толстой молодой женщиной, необразованной, с неправильной речью. Как-то зимой на детском утреннике она сказала: «Дети, посмотрите, какая к нам Петрушка пришла!» А где взять лучших? Хороших специалистов, как и всяких других хороших вещей в нашем мире, никогда не бывает достаточно.