Степной ужас - Александр Бушков

Тогда же, в старинные времена, местные богатыри не раз ездили на них охотиться. Многим не везло, но рассказывают, что не так уж редко богатырь возвращался с ожерельем из зубов Аждахара и большим куском кожи, из которой делал чепрак под седло. Понятно, такие богатыри-змееборцы до конца жизни пользовались почетом и уважением, о них складывали песни, переходившие от поколения к поколению. Когда появилось и усовершенствовалось огнестрельное оружие, убивать Аждахара удавалось гораздо легче, и тех, кому это удавалось, уже не прославляли так, как стародавних богатырей, хотя уважением они, конечно, пользовались. Пастухи, охотники, табунщики и караванщики рассказывали, что Аждахар в последние сто лет попадается крайне редко, хотя и встречается порой в самых не обитаемых человеком местах.

Почему об этом змее не знают ученые? Потому что ученые в этих местах бывали редко, а те, что бывали, относились к рассказам об Аждахаре как к сказкам. Ни разу не удавалось предъявить им убедительные доказательства в виде тех же зубов или шкур – со временем традиция брать трофеи как-то исчезла, да и богатыри, специально выходившие против змея, перевелись. А у простого степного народа нет такой привычки – идти к ученым с доказательствами. Люди они простые, на жизнь смотрят очень практично, у них своих житейских забот хватает. Да многие и представления не имеют, что такое Академия наук. Живут во многом так, как их предки жили сотни лет назад. А образованная трудами советской власти молодежь… Она как раз смотрит на рассказы об Аждахаре как на простые сказки, многие из них в степи практически не бывают, оторвались немного, так сказать, от корней. Так что в Аждахара просто не верят.

Эрдашев рассказал еще: лет за десять до революции его дядя застрелил Аждахара из винтовки, но не в этих местах, а чуть севернее, где много озер. И что? Он был не ученым, а обыкновенным табунщиком, вообще не слышавшим, что есть такие люди – ученые. И своих забот у него хватало выше головы, нужно было перегонять табуны на новые пастбища, кобылы жеребились. Выломал, правда, на память клык, но потом то ли потерял, то ли дети заиграли. Уже тогда ему многие не верили – и простые степняки, необразованные, считали, что Аждахар – сказка. Сам Эрдашев так не считал – особенно после того, что мы рассказали…

И что? Да ничего. Пошли воевать дальше. Историю эту я рассказывал редко, всякий раз вдалеке от тех мест. И мне никогда почти не верили, так что и рассказывать перестал.

По-моему, зря не верили. Потом уже, лет через двадцать после войны, прочитал я парочку книг о разных неизвестных животных. В некоторых тоже очень долго не верили, а потом они попадались ученым или охотникам. Так вот, в одной книге написано: давным-давно, с тысячу лет назад, почти в этих самых местах, на Волге, побывал арабский путешественник. Ему многие рассказывали и о гигантской змее, что тут водится, и о богатырях, которые ездили с ней драться. Араб вроде бы был человеком серьезным и байки в свою книгу не собирал…

А собственно, что в этом Аждахаре необычного? Всего-навсего змея, только очень большая и жила не в тропиках, а в степи. Пропитания ей хватило бы: там пасутся отары овец, табуны лошадей. Такая зверюга может спокойно и лошадь одолеть. А севернее, на озерах, очень много птиц – весной прилетают с юга вить гнезда и нагуливают жирок для зимних перелетов. К тому же все эти удавы-анаконды, как о них пишут, могут очень долго не есть: набьют брюхо и долго переваривают добычу… Зимует он, надо полагать, зарывшись в землю, как делают обыкновенные змеи «нормальных» размеров. И что они помаленьку исчезли – ничего удивительного. Огнестрельное оружие – вещь серьезная, это вам не сабля и не лук со стрелами. И далеко не все люди их гипнозу поддаются, взять хотя бы Витьку Махова. Вспоминали мы потом эту историю – так вот Витька, в отличие от нас, ничего такого не почувствовал. Потому и смог, пока мы сидели будто парализованные, Аждахара пристрелить. Так наверняка их со временем и повыбили. Может быть, Витька вообще убил последнего. Ну вот не взяли мы зубов и шкуры кусок не срезали. Что поделать, тогда мы об этом совершенно не думали. Шла война, и все мысли были о ней…

Что еще? Я не сомневаюсь, что мертвую змеюгу растащило по кусочкам зверье. У степных волков повадки известные: не то что сожрут все, что мясом пахнет, – кости зубами в муку перетрут и проглотят. Так что не осталось никакого скелета, на который бы потом могли случайно наткнуться люди. Они и раньше не натыкались: об Аждахаре рассказывают с незапамятных времен, а вот рассказов о «костях дракона» нет вообще. По крайней мере, Эрдашев ни о чем подобном не упоминал.

И знаете что? Я с большим уважением отношусь к тем стародавним богатырям, что ездили драться со змеями. Если подумать, нет ничего героического в том, чтобы разнести Аждахару башку в клочки одной очередью на весь диск, оружейная техника двадцатого века… А вот выйти на такую змеищу с копьем и сабелькой – совсем другое дело. Нешуточную храбрость надо иметь. Уважаю…

Было это в марте сорок пятого в Германии. Я тогда служил радистом и сидел на особом задании: был на связи с нашей разведгруппой, ушедшей к немцам в глубокий поиск. Чем конкретно они занимались, мне, понятное дело, знать не полагалось, только в штабе дивизии (намекали, и выше) поиску этому придавали большое значение. Майор Гуляев, начальник разведки дивизии, из моей палатки, можно сказать, не вылезал. И всякий раз после очередного сеанса связи ненадолго уходил – явно докладывать наверх. И если разведчики выходили на связь с задержкой, очень переживал.

Вот и в тот раз приключилась задержка. Долгая, минут на двадцать. Первый раз с этой группой было такое. А означать это могло что угодно, от самого безобидного (ищут подходящее для передачи место) до самого скверного (попались немцам). Гуляев места себе не находил, сто раз промерил палатку шагами вдоль и поперек (большая была палатка, грузовик поместится, но я там размещался один, как фон-барон). Конечно, ввиду особой секретности и важности операции. Разведчики передавали сообщения не открытым текстом, а кодовыми словами и цифрами, которые понимал один Гуляев, но все равно, если уж берутся соблюдать секретность, порой до некоторого абсурда ее доводят.

За эти двадцать минут он извел чуть ли не пачку папирос, хоть топор вешай. Два раза срывался, рявкал на меня, что это я, косорукий, не сумел установить связь, раз даже заорал, что загонит меня в штрафную роту за этакие художества.

Насчет штрафной роты он, конечно, перегнул. Я на него в глубине души нисколечко не обижался: понимал, что это все у него от злого бессилия. Два раза он выходил и каждый раз возвращался еще более злющий – такое впечатление, что и на него орало по телефону начальство (в таких случаях начнут орать сверху донизу – мама, не горюй! А кто в самом низу? Я, кому ж еще, вот все шишки на меня и валятся, а мне их свалить совершенно не на кого…)

Понемногу его злое бессилие передалось и мне – так бывает. Места себе не находил, но мне полагалось сидеть в наушниках как пришитому, так что и неизвестно, кто себя паскуднее чувствовал, майор или я. Он по крайней мере мог ходить, почти бегать по палатке, материться вполголоса и дымить без передышки, а я себе такой роскоши позволить не мог…