Некто Гитлер: Политика преступления - Себастьян Хафнер

Счастью? Можно ли это назвать счастьем? Не является ли несчастьем уже само принуждение к счастью? Люди в современной ГДР часто стремятся сбежать от этого насильственного счастья; но, оказавшись в ФРГ, они также часто жалуются на одиночество, покинутость – оборотную сторону индивидуальной свободы. В Третьем рейхе дело обстояло подобным же образом. Мы не будем здесь разбираться в том, кто счастливее – человек обобществленный или человек, живущий в условиях индивидуальной свободы. Это не наша тема.

Читатель (наверняка с неприязнью) может заметить, что в этой главе, посвященной достижениям Гитлера, мы были сдержанны в моральных оценках. Это входит в условия задачи. Достижения как таковые нейтральны по отношению к морали. Они могут быть хороши или плохи, но не добры или злы. Гитлер принес с собой очень много зла, и в других главах у нас еще будет возможность как следует заклеймить этого злодея. Но клеймить его по неверным причинам – ошибка, за которую в свое время уже пришлось заплатить очень высокую цену, поэтому теперь следует ее избегать. «Macht mir den Teufel nur nicht klein!»[53] Слишком велико искушение недооценить Гитлера, у которого было полно мелких и смехотворных черт; сегодня, после того как он проиграл, такой подход напрашивается сам собой. Не следует поддаваться этому искушению.

Разумеется, его нельзя назвать великим человеком. «Не может быть великим человеком великий разрушитель», – говорит Якоб Буркхардт, а Гитлер показал себя главным образом как великий разрушитель. Одно несомненно: он показал себя, и не только в деле разрушения, орудием большого калибра. Без его из ряда вон выходящей зиждительной силы катастрофа, к которой он вел Германию и Европу, была бы куда менее разрушительной. Просто не следует забывать: его путь в бездну пролегал по высоченным вершинам.

Иоахим Фест[54] в предисловии к своей биографии Гитлера ставит интересный мысленный эксперимент: «Если бы Гитлер в 1938 году пал жертвой покушения, большинство немцев без колебаний назвали бы его величайшим государственным деятелем Германии, ее спасителем. Агрессивные речи и „Моя борьба“, антисемитизм и концепция мирового господства были бы преданы забвению, как фантазии ранних, экстремистских лет его жизни. Шесть с половиной последующих лет лишили Гитлера этой посмертной славы».

Разумеется, Фест говорит не о том, что заблуждения, ошибки и преступления Гитлера начались только в последние шесть лет его правления, напротив, блестящая книга Феста убедительно показывает, как глубоко уходят корни ошибок и преступлений Гитлера в его ранние годы. С другой стороны, Фест абсолютно прав в том, что последствия этих ошибок и преступлений дали о себе знать лишь во второй половине правления Гитлера – до этого их заслоняли неожиданные достижения и успехи, которые сам Гитлер считал лишь результатом подготовительных действий. Фест прав и в том, что осень и зима 1938/1939 годов – переломный пункт в жизни Гитлера: до этого времени он безостановочно шел вперед и вверх; с этого пункта началось подготовленное им самим и столь же безостановочное падение. Конечно, большинство немцев, стань тогда Гитлер жертвой покушения, несчастного случая или инфаркта, поверило бы в то, что они потеряли величайшего человека. Но были бы они правы? И можно ли сегодня задним числом думать так о Гитлере, если бы он умер в 1938 году?

Мы полагаем, нет. По двум причинам.

Во-первых, потому что как раз осенью 1938 года Гитлер принял решение начать войну, которая и была венцом всех его достижений и успехов, ради войны он ковал силу Германии. Гитлер был готов развязать войну уже в сентябре. В феврале 1945 года он с сожалением призна́ется Борману: «С военной точки зрения мы были заинтересованы в том, чтобы начать военные действия на год раньше. Но я ничего не мог сделать, так как англичане и французы в Мюнхене приняли все мои требования». Уже в ноябре 1938 года в речи перед главными редакторами отечественных СМИ, Гитлер дал понять, что все его обещания беречь мир – не более чем дымовая завеса:

Обстоятельства вынуждали меня годами говорить лишь о мире. Только благодаря постоянному подчеркиванию немецкой воли к миру и наших мирных намерений мне удалось вооружить немецкий народ современным средствами обороны и нападения, каковые являются необходимым условием для новых и новых неизбежных шагов. Само собой разумеется, что годами длящаяся пропаганда мира имеет и отрицательные стороны, поскольку она может привести к тому, что в мозгах многих людей нынешняя власть будет связана с решимостью сохранить мир при любых обстоятельствах. Но это приведет не только к неверному представлению о наших целях, но прежде всего к тому, что немецкая нация исполнится в конце концов духом пораженчества, ставящим под удар все успехи нынешней власти.

Сказано извилисто, но достаточно ясно. В подтексте очевидно вот что: своими речами о мире Гитлер в течение многих лет вводил в заблуждение не только иностранцев, но и немцев. И немцы ему поверили: их ревизионистские желания были удовлетворены, поэтому они шли на войну 1939 года не так, как на войну 1914-го, – без радостного воодушевления, смятенные, испуганные и растерянные. Успех гитлеровских достижений 1933–1938 годов по меньшей мере наполовину состоял в том, что они были мирными. Если бы немцы сразу знали, что участвуют в подготовке к войне, возможно, многие из них совсем иначе относились бы к достижениям Гитлера; если бы они узнали об этом лишь потом (историография рано или поздно должна была бы до этого дойти), продолжал бы Гитлер все еще казаться им величайшим государственным деятелем Германии?

Но можно продолжить мысленный эксперимент Феста и в другом направлении. При первом известии о внезапной смерти Гитлера осенью 1938 года большинство немцев охватило бы чувство, что они потеряли величайшего государственного деятеля. Это чувство продержалось бы не более нескольких недель. Потому что очень скоро все с ужасом заметили бы, что у них у всех нет нормально функционирующего государства, поскольку Гитлер как раз к 1938 году это нормально функционирующее государство разрушил.

Как дальше существовала бы Германия? В 1938 году у Гитлера не было ни одного наследника, и не было конституции, согласно которой можно было бы этого наследника выбрать, и не было никаких институций, которые обладали бы несомненным правом и несомненной властью. Веймарская конституция была фактически аннулирована, но вместо нее не было никакой другой. Вследствие этого государству не доставало органа, благодаря которому оно могло бы получить нового руководителя. Возможные кандидаты на власть опирались бы каждый на свои государства в государстве: Геринг – на люфтваффе, Гиммлер – на SS, Гесс – на партию (стоит отметить, что эта организация уже давно была абсолютно декоративной и бессильной, вроде SA). А была еще и армия, чей генералитет как раз в сентябре 1938 года был готов к путчу: всё вместе – государственный хаос, который скреплялся и прикрывался только личностью Гитлера и после его гибели моментально обнаружился бы и вскрылся. Между тем этот хаос был делом рук Гитлера – если угодно, еще одним его достижением, разрушительным достижением, которое до сих пор мало кем замечается, поскольку было заслонено куда более мощной катастрофой, чем та, которая случилась бы после его внезапной смерти осенью 1938 года.