Прощание на Поцелуевом мосту - Екатерина Островская

– Он, гад, мне дал еще пару косарей за машину.

– Откуда вы ее угнали?

– Я не угонял. Я покататься взял. Потом бы на место вернул. В соседнем дворе она стоит. То есть стояла. Хозяин редко пользуется. А мне открыть тачку и завести проще простого – сами уже небось знаете: я же по сто шестьдесят шестой срок отбывал. Только ни на что такое не подписывался, чтобы на мокруху пойти…

– Сейчас ваш подельник Семочкин пишет чистосердечное признание. Как и при каких обстоятельствах рецидивист Колюжный уговорил его пойти вместе с ним на мокрое дело.

– Да пусть он что угодно пишет! Я-то тут при чем? Я тоже могу что угодно написать.

– Так пишите. Только что угодно не надо, пишите, как было. А мы поверим тому, кто быстрее напишет чистосердечное признание. Убийство политического деятеля – это терроризм, так что двадцатка вам обеспечена. Если убедительно докажете, что не знали, кого Колюжный хотел завалить, то суд примет это во внимание, а если рассматривать в особом порядке, то получите на сорок процентов меньше минимального срока. Пять-шесть лет в колонии, может, повезет и попадешь в колонию, где тебя помнят и уважают. А потом условно-досрочное, глядишь, через три года выйдешь на свободу с чистой совестью. Все лучше, чем двадцать лет на строгаче рядом с отморозками и беспредельщиками.

– Ладно, – согласился Афонин. – Напишу что знаю.

– Только не забудь упомянуть, кто вас надоумил эвакуатор на мосту поставить, кто с водилой договаривался…

– Так эвакуатор уже там стоял, когда мы подъехали. Рад бы помочь следствию, но не знаю.

– И про Абдуллу напиши.

– Не знаю я никакого Абдуллу, гражданин начальник. Я же говорил уже…

Рита накрыла стол в гостиной. Иван Васильевич сел, посмотрел в тарелку, а потом за окно. С семнадцатого этажа была хорошо видна автомобильная трасса, разрезающая Финский залив, а за ней белые треугольнички – паруса яхт, скользящих куда-то в полной безмятежности.

– А почему не на кухне ужинаем? – спросил Евдокимов жену. – Я привык есть на кухне.

– Можно и на кухне, – согласилась Рита. – Можно каждый вечер пельмени, к которым ты привык. Можно переехать обратно к твоей маме. Я не против, все, что скажешь.

– Ладно, – проговорил Иван Васильевич. – Здесь тоже неплохо.

Он еще раз посмотрел за окно и попробовал суп.

– Очень устал сегодня? – спросила жена.

Евдокимов кивнул и сказал:

– Что поделаешь, работа. Хороший супчик. Мне грибной вообще очень нравится… Какие у тебя новости?

– Да никаких. Сегодня ходила в клинику по поводу ординатуры, чтобы проходить ее не на кафедре, а у них. Зашла в курилку.

– Что тебе в курилке надо было? – нахмурился Евдокимов.

– Завотделением искала. Нашла. Он там с одним врачом разговаривал. Кстати, как раз об убийстве Иноземцева. Говорил, что если бы Дмитрия Захаровича не убили, то он бы обязательно голосовал за него на выборах президента. Завотделением и его приятель считают, что это сделали спецслужбы, но потом увидели меня, вспомнили, кто у меня муж, и замолчали.

– А еще какие новости?

– Звонила Аня Игнатьева, напомнить, что у нее свадьба через два дня, а мы ведь приглашены.

– Не пойдем мы на эту свадьбу, – покачал головой Евдокимов. – Что там делать? Мне и дома хорошо. Сяду тут, в окошко посмотрю и под грибной супчик рюмочку.

– Принести?

– Не надо. Это я к тому, что нечего нам на этой свадьбе делать. Там же одни миллионеры будут. Игнатьева эта… Такая тихоня на вид, а туда же – миллионершей оказалась. Вроде поехала в Штаты учиться, вышла замуж там за фотографа, а он – богач.

– Она вышла замуж за своего профессора, – уточнила Рита. – а он просто лучший в мире, всех знаменитостей знал: актеров, режиссеров, модельеров…

– Ну ладно, – согласился Иван Васильевич. – А Верка Бережная? Когда работали вместе, отличным сотрудником была – своя в доску. А теперь открыла частную конторку и миллионы загребает. А тут вкалываешь, вкалываешь… Хорошо хоть, что квартиру выделили, да и то потому, что начальником стал.

– А я уже платье красивое купила, – вздохнула Рита.

– Платье – это хорошо, – согласился Евдокимов. – А красивое – еще лучше. Но ты подумай, какие они там все расфуфыренные будут. Игнатьева, Бережная, да и подружки их. У них-то платья будут не чета твоему. От этого… Как его? От Каталы Киоти.

– От Киото Катани, – усмехнулась Рита.

– Во-во! А жених Игнатьевой – капитан Тарутин, то есть теперь уже майор Тарутин, будет в мундире от Юдашкина со стразиками на погонах и с блестками в разных местах. Будут они там все блестеть, сверкать и радоваться.

– Может, все-таки рюмочку? – спросила жена. – Если ты хочешь, конечно?

Евдокимов задумался.

– А можно добавочку супчика? Уж больно хороший он у тебя получился.

Рита направилась на кухню.

– Одна ты у меня немеркантильная, – вздохнул ей вслед Иван Васильевич. – вышла замуж за нищего мента.

Жена обернулась и улыбнулась счастливо:

– Так я тебя с первого взгляда полюбила. Как только вошла в твою палату, чтобы укол сделать, сразу сердце екнуло: конец мне, думаю, и это на всю жизнь… Рюмочку принести?

Евдокимов махнул рукой:

– А, давай!

Но тут ему позвонили с работы.

– Иван Васильевич, только что на меня перевели звонок, – доложил дежурный по управлению. – Нашелся водитель того эвакуатора. Сказал, что просто испугался очень за свою жизнь и потому прятался. Отсиживался у приятеля во Всеволожске. Теперь хочет все рассказать, только просил прислать за ним машину с охраной.

– Отправляйте за ним машину.

– Уже пошла. И за вами машину отправили.

За окном по-прежнему скользили по сверкающей воде яхты, к морскому терминалу медленно приближался круизный лайнер. На горизонте в дымке таял купол Морского собора в Кронштадте.

– Может, и пойдем на свадьбу, – задумчиво произнес Иван Васильевич. – У меня есть предложение к Игнатьевой. Она ведь хочет открыть музей фотографии, кажется. А я тут в архивы заглянул и много чего интересного нашел – в качестве экспонатов для ее музея. Например, стоит на Невском проспекте перед Елисеевским магазином большая толпа и на витрину все смотрят. Снимок в двадцатые годы прошлого века сделан. Все, значит, смотрят на витрину, а там не колбаса или осетрина выставлена, а голова бандита Леньки Пантелеева.

– Ужас какой! – поморщилась Рита. – А для чего эту голову выставили?

– А чтобы жители города знали, что им теперь в темных переулках ничего не угрожает. Пантелеев ведь не просто грабил, а еще и убивал. Все смотрели на эту голову и думали, что жизнь станет лучше и веселее. А главное, никто их грабить больше не будет. – Евдокимов поднялся: – Ладно. Спасибо за ужин. Мне срочно надо быть на работе.