Безумно богатые азиаты - Кевин Кван

Несмотря на такое богатство, Эдди чувствовал себя крайне обделенным по сравнению с большинством своих друзей. У него не было особняка на Виктория-Пик. У него не было своего самолета. На яхте, слишком маленькой, чтобы разместить с комфортом больше десяти гостей на бранче, не было штатной команды. У него не было картин Ротко, Поллока или других вошедших в историю американских художников, которые необходимо повесить на стену, чтобы в наши дни считаться по-настоящему богатым. В отличие от семьи Лео, родители Эдди были старомодными: они настояли, чтобы сын сам себя обеспечивал с момента выпуска из университета.

Это чертовски несправедливо! Родители при деньгах, а мать должна унаследовать неприлично большую сумму, когда сингапурская бабушка сыграет в ящик. (А-ма уже перенесла два сердечных приступа за последнее десятилетие, но у нее был дефибриллятор, и она может коптить небо еще бог знает сколько.)

К несчастью, здоровье у родителей Эдди прекрасное, а к моменту, когда они окочурятся, деньги придется делить между ним, его стервозной сестрицей и никчемным братом, так что будет не особо-то много. Эдди пытался прикинуть размер состояния родителей, большей частью по обрывкам информации от своих приятелей, занятых в торговле недвижимостью. Это превратилось в навязчивую идею, Эдди даже вел на домашнем компьютере электронную таблицу, которую старательно обновлял каждую неделю, исходя из оценок имущества. Но как бы он ни крутил эти цифры, было ясно, что, скорее всего, ему никогда не попасть в список десяти богатейших людей Гонконга от «Фортьюн Азия», пока родители управляют своим состоянием.

Его мать с отцом слишком эгоистичны. Ну да, они его воспитали, заплатили за обучение и купили первую квартиру, но подвели в действительно важных вещах – они не умели афишировать собственное богатство должным образом. Его отец, несмотря на всю свою известность, рос в семье, принадлежащей к среднему классу, и у него остались вкусы среднего класса. Ему достаточно было считаться уважаемым доктором, ездить в постыдно устаревшем «роллс-ройсе», носить ржавые часы «Одемар Пиге» и посещать свои клубы. А мать! Настоящая скупердяйка, считает каждое пенни. Она могла бы стать королевой высшего света, если бы просто вспомнила о своем аристократическом происхождении, носила бы дизайнерские платья или уехала из этой замшелой квартиры в Мид-Левелс[50]. Чертова квартира! Эдди терпеть не мог ходить к родителям в гости. Он ненавидел вестибюль с дешевыми черными гранитными полами и старой консьержкой, которая вечно жевала вонючий тофу из пластиковой коробки. В самой квартире его бесили кожаный секционный диван персикового цвета и белые лакированные консоли (купленные в середине 1980-х на распродаже в старом универмаге «Лэйн Кроуфорд» на Куинс-роуд), стеклянная галька на дне каждой вазы с искусственными цветами. Отвращение вызывала и случайная коллекция свитков с китайской каллиграфией (подарки пациентов отца), развешенных по стенам, почетные грамоты и знаки, расставленные на полке, что тянулась по периметру гостиной. Эдди коробило, когда он проходил мимо старой детской, которую был вынужден делить с младшим братом, – две одинаковые кровати и темно-синий шкаф из «ИКЕА» стояли на прежнем месте даже спустя все эти годы. Но больше всего Эдди выводил из себя огромный семейный портрет в рамке орехового дерева, выглядывающий из-за большого телевизора, – кошмар с отвратительным коричневым задником и позолоченным логотипом фотостудии в правом нижнем углу. Эдди не нравилось, как он получился на снимке. Ему тогда было девятнадцать, он только-только окончил первый курс в Кембридже, носил волосы до плеч, выстриженные перьями, и твидовый пиджак от Пола Смита – неимоверно крутой, как он считал в то время. На фото Эдди небрежно опирался локтем на материнское плечо. Почему у его матери, родившейся в такой аристократической семье, напрочь отсутствовал вкус? Много лет Эдди умолял ее переснять фотографию или вообще убрать, но мать упорно отказывалась: она была «не готова расстаться со счастливыми воспоминаниями о том, как здесь подрастали дети». Какие еще счастливые воспоминания? Единственным детским воспоминанием был стыд. Эдди стыдился пригласить к себе в гости друзей, хотя и знал, что они живут в куда менее престижных домах. Подростковые годы он, можно сказать, провел в тесном туалете, мастурбируя практически под раковиной и упираясь обеими ногами в дверь (она не запиралась).

Сейчас, стоя в новой гардеробной Лео в Шанхае и глядя через видовое окно на финансовый район Пудун, переливающийся огнями за рекой, словно рай на земле, Эдди поклялся: в один прекрасный день у него будет такая прекрасная гардеробная, что эта в сравнении с ней покажется маленьким свинарником. А пока у него есть кое-что, чего не купишь даже за хрустящие новенькие банкноты Лео, – приглашение на свадьбу Колина Ху в Сингапуре, отпечатанное на плотной тисненой бумаге.

По дороге из Нью-Йорка в Сингапур

– Ты же шутишь, правда? – спросила Рейчел, когда Ник ради прикола потянул ее на красную ковровую дорожку к стойке регистрации первого класса «Сингапур эйрлайнс» в аэропорту имени Джона Ф. Кеннеди.

Ник заговорщицки улыбнулся, наслаждаясь удивлением Рейчел:

– Я решил, что, раз ты собираешься лететь со мной через половину земного шара, надо хотя бы попытаться сделать перелет по максимуму комфортным.

– Но это же стоит целое состояние! Тебе ведь не пришлось продать почку?!

– Не волнуйся, у меня накопился целый миллион авиамиль по программе для часто летающих пассажиров.

Рейчел все равно было неловко оттого, что Ник потратил мили на эти билеты. Кто вообще сейчас летает первым классом?! Второй сюрприз ожидал ее, когда они вошли в громадный двухэтажный «Эйрбас А380» и их тут же приветствовала прекрасная стюардесса, которая, казалось, сошла прямо с рекламы с мягким фокусом в глянцевом журнале для путешественников.

– Мистер Янг, мисс Чу, добро пожаловать на борт. Позвольте мне проводить вас на ваши места.

Стюардесса в элегантном длинном облегающем платье[51] двинулась по проходу и провела их к носовой части самолета, где расположились двенадцать отдельных апартаментов.

У Рейчел было ощущение, будто она попала в зал роскошного лофта Трайбеки[52]. В этом отсеке стояли два самых широких кресла, которые ей доводилось видеть, они были обиты простеганной вручную кожей от «Полтроны Фрау»; на стенке висели два больших телевизора с плоским экраном; настоящий шкаф в полный рост был изобретательно спрятан за отъезжающей панелью орехового дерева. Кашемировый плед «Живанши» был искусно задрапирован над сиденьями, призывая пассажиров обняться и устроиться поудобнее. Стюардесса показала на коктейли, ожидавшие на центральном столике: