В плену страсти - Эйлин Драйер

Да уж, суровый критик!

– М-да, но не забывай, что шла война, – напомнил он.

– У войны был перерыв длиной в год, если память мне не изменяет. Год, в течение которого вы нашли малость времени на то, чтобы побеспокоиться о наследии своего деда, переходящем вам.

– Это было в Вене, – сказал Йен. – Мы оба приехали туда на конгресс. И я не… – Он уже хотел было сказать, что не собирался возвращаться в Англию, но, разумеется, это было бы неправдой.

– Вы не возвращались в Англию? – докончила за него Сара. – Ерунда! Фиона говорила, что встречала ваше имя в светской хронике. Погодите-ка! Писали, что «…этот бесчестный неуемный шотландец умудрился прошлым вечером доставить большое удовольствие леди А.Л., мечтающей о замужестве».

– Ты запомнила наизусть вырезку из газеты?

– Я всегда запоминаю, когда кто-то обижает мою подругу. Фиона отчаянно хотела увидеться с вами тем летом, но ваш дедушка не позволил ей уехать из Йоркшира, а вы отказались ехать так далеко. Вам больше по вкусу был Лондон.

Йену хотелось встряхнуть ее, сказать, как она далека от реальности. Чтобы она поняла, как много ему пришлось трудиться последние два года, чтобы смириться с мыслью о том, что у него впереди новое будущее – будущее наследника титула британского маркиза. Ему приходилось работать и с дедом, и с джентльменами из «Рейкс Дрейкс», чтобы упрочить свои позиции и чтобы больше никогда не чувствовать себя беспомощным при необходимости встать на защиту того, кто от него зависит. Но, к собственному стыду, Йен был так поглощен мыслями о поддержке близких, что неправильно истолковал их понимание счастья.

– Обещаю, – снова заговорил Йен, – что, когда все это кончится, я первым делом повидаюсь с сестрами, чтобы попросить у них прощения. И объяснить им, кто такая леди Арден Лэнгстром. – Очередная вспышка чувства вины, незнакомое желание оправдаться. – Дедушка представил меня леди Арден в Вене. Следующим летом мы должны пожениться.

Разумная леди с разумным желанием выйти замуж. Куда более красивая, чем Сара Кларк. Безупречная жена для будущего маркиза, имеющего большие планы, хотя он ни разу не реагировал на нее так, как недавно отреагировал на Сару.

– Мои сестры еще не знают об этом, – сказал он. – Леди Арден была в трауре, поэтому мы не давали официального объявления.

Йен не был уверен – в амбаре царил полумрак, – но ему показалось, что Сара Кларк неожиданно побледнела. Она открыла рот. Покачала головой. Но вместо того чтобы сказать что-нибудь, принялась с фанатичной решимостью перебрасывать сено. У нее было крепкое тело, а на тонких руках проступали мускулы, развившиеся за то время, что она защищала маленькое поместье на краю света.

Каким-то образом своим молчанием и трудолюбием Сара заставила Йена чувствовать себя еще хуже.

К тому времени, когда Сара вернулась в конюшню, неся с собой бережно собранную провизию, спрятанную в корзине, солнце поднялось высоко в небе. Она сделала уже две попытки вернуться туда, но каждый раз смелость покидала ее. Это могло случиться и теперь, когда она в нерешительности остановилась сбоку от каменной стены конюшни.

Еще вчера вечером все было так понятно! Из-за своей дружбы с Фионой и Мейрид Фергусон Сара решила помочь их брату попасть в Лондон. Вот и все.

Она оставалась спокойна даже утром, когда пришла в конюшню и, к собственному изумлению, увидела там в лучах солнца Йена Фергусона, который сидел, прислонившись к каменной стене, вытянув перед собой ноги и сжимая в руке эту нелепую яичную скорлупу. Да, увидев его, она удивилась, но это не выбило ее из состояния равновесия. Ее больше беспокоило его напряженное, побледневшее лицо, чем рыже-русые волосы, казавшиеся огненными там, где они локонами завивались у шеи. Разумеется, она не пропустила мимо внимания его тело – мощное, как каменный замок, защищающий гору, его квадратное лицо, высеченное из того же гранита. Но разглядела она его лишь для того, чтобы оценить вес Йена Фергусона и понять, как ей лучше ему помочь. Сара была готова в этом поклясться.

Но потом он улыбнулся, и все переменилось. Святые небеса, эта улыбка должна быть нарисована в каждой Библии королевства как знак против греха. Полудьявольская-полумальчишеская, она лишала сил колени Сары и требовала ответной улыбки. Эта улыбка заставляла Сару признать, что ее чувства к нему куда более сложные, чем примитивные гнев или ревность.

Да, она гневалась. Да, ревновала. Но его улыбка сделала кое-что и похуже. Она возродила к жизни чувства, которые – в этом Сара была уверена – она спрятала так далеко, что их никто не должен был найти. Несформированные желания юной девушки.

Когда Сара впервые услышала от Фионы о ее брате, пользующемся дурной славой, ей было всего двенадцать лет. Ее только что сослали в холодные каменные стены «Последнего шанса», и она до боли жаждала заботы. Когда сообщали о доставке почты, Сара чувствовала себя еще более одинокой. Похоже, она была единственной, кто не получал ни писем, ни посылок. Сара не признавалась в этом, но ей хотелось оттуда убежать.

Пиппа остановила Сару, когда та положила руку на дверь.

– Пойдем-ка, – сказала она, подталкивая Сару к своей кровати. – Лиззи прислали печенье.

Так оно и было. Живущие в комнате девочки собрались на кровати Пиппы и стали показывать свои сокровища. Лавандовое мыло, которое Пиппе прислала сестра. Сара до сих пор улыбалась, вспоминая его аромат. Она помнила, с каким наслаждением вдыхала его и как при этом грубое шерстяное одеяло царапало ей под коленками, когда она сидела, съежившись, рядом с Пип, помнила острый вкус имбирного печенья на своем языке. Помнила хрустящий шелест бумаги, раздавшийся, когда Фиона развернула письмо, которое прислал ей брат.

Сара запомнила это письмо – каждое его слово.

«Дорогая Шалунья!

Мы приехали в Бомбей. Что я могу сказать об Индии? Это какофония звуков, ярких цветов и запахов. Изобильный, дымящийся, крутящийся вихрем сумасшедший дом – такая тут жизнь. Думаю, мне тут понравится…»

С тех самых пор Сара мечтала о другой жизни. Мечтала о приключениях, путешествиях, испытаниях. Ей грезилось, как она переходит вброд реки, сталкиваясь с неумолимыми врагами, как открывает новые миры. И все это в своих мечтаниях Сара делала вместе с Йеном Фергусоном. Она верила: Йен научит ее смеяться, а она создаст для него дом.

Это были всего лишь грезы одинокой девочки, ничего больше, спрятанные подальше вместе со школьной формой и учебником французского, которые годились лишь для того, чтобы оценивать границы ее тюрьмы. И вот сейчас улыбка Йена возродила их. Хуже того, она окрасила их в разные цвета.

Почему он должен быть таким чертовски привлекательным? Настолько полным жизни, что даже болезнь и рана не мешали этому? Неужели он должен быть еще более чудесным, чем тайком рисовало ее детское воображение в той холодной спальне?

И снова взор Сары устремился к беседке Босуэлла – то ли для извинения, то ли для разрешения, она еще не поняла. Она становится неверной. Хуже того, она становится непорядочной. Бедный Босуэлл! Да как вообще можно сравнивать его с Йеном Фергусоном? Как Босуэлл ни старался, он оставался маленьким мягким человеком, который не научился себя ценить. У Сары было чувство, что даже находящийся в лихорадке, дрожащий Йен Фергусон точно знал, кто он такой.