Святость и соблазн - Хелин Вэлли

— А я думал, что все донжуаны одинаковы, — удивленно протянул Руперт. — Красивые и легкомысленные.

— Это потому, что вы наслышаны только о Дон Жуане Мольера, — весело рассмеялась Флоренс. — Впрочем, как и большинство жителей планеты.

Ехидно усмехнувшись, Остин снял сковородку с плиты.

— Вот результат того, что ты читаешь только то, что продается в мягких обложках, — сказал он Руперту.

Прекрасно понимая, что могут значить для Флоренс эти маленькие обрывки воспоминаний, он охотно поддержал разговор.

— Я читаю то, что доставляет мне удовольствие, а иногда и позволяет отвлечься от того, с чем встречаешься на работе.

Внезапно Флоренс подняла голову.

— Но для меня это не было развлечением! — снова воскликнула она. — Я писала реферат, в котором сравнивала образ великого соблазнителя в произведениях разных авторов — Мольера, Макса Фриша и этого самого Валье-Инклана.

— Не слишком похоже на те работы, что мне приходилось писать в школе, — заметил Остин, выжидательно глядя на молодую женщину.

Флоренс нахмурилась, пытаясь проникнуть в глубины своей затуманенной памяти.

— Это потому, что я писала ее… в колледже. — Она обратила все свое внимание на Руперта. — Что бы это могло означать?

— Только то, что вы учились в колледже.

Ее кивок казался не слишком уверенным.

— Как думаете, есть ли шанс выяснить, где именно я училась?

Почти нулевой, подумал Руперт, если учесть огромное количество колледжей в стране, а также то, что пресловутая Флоренс Парето могла явиться всего лишь плодом ее болезненного воображения.

— Они столь же велики, как и шансы обнаружить в городе женщину, за которой еще не ухаживал наш местный донжуан Энтони.

Легок на помине! Раздавшийся звонок в дверь предвещал появление означенного молодого человека. Бросив Руперту полотенце, Остин пошел открывать.

— Я накрою на стол, — объявила Флоренс и, привстав на цыпочки, собралась достать тарелки, но внезапно ощутила на своем бедре теплую руку Руперта.

— Позвольте мне. — Низкий голос, прозвучавший возле самого уха, вызвал чувственные мурашки, пробежавшие по ее телу: в конце концов она была вовсе не каменная.

— Спасибо, — Несмотря ни на что, голос ее прозвучал вполне естественно. — Я сама справлюсь.

Поддерживая стопку тарелок загипсованной рукой, она благополучно донесла ее до стола. В этот момент в кухне появился Энтони. После взаимных представлений Остин объявил, что завтрак готов, и все расселись по местам.

Вкусная еда и добродушное подтрунивание приятелей друг над другом по поводу незнакомых ей людей и обстоятельств доставили Флоренс удовольствие. Впечатление было такое, будто ей к этому не привыкать.

— Так что же вы все-таки помните о себе, Флоренс?

Ее рука, держащая вилку с куском яичницы, замерла на полпути ко рту. Неожиданный вопрос Остина не просто застал ее врасплох, ей послышалось в нем едва скрытое подозрение. Неужели Руперт рассказал брату о ее предположениях относительно своей прошлой жизни?

Улыбка, которую она попыталась изобразить на лице, скорее походила на гримасу боли.

— Интересный вопрос.

Медленно кивнув, Остин поднес чашку с кофе к губам. Однако проницательный взгляд его синих глаз не отрывался от лица Флоренс.

Тяжело вздохнув, Руперт отодвинул тарелку.

— Ты как всегда деликатен, дружище.

— Не принимайте близко к сердцу, Флоренс, — вмешался в разговор Энтони. — Остин ошибочно полагает, что, как старший брат, имеет право вмешиваться в дела младшего.

— Просто беда какая-то, — добавил Руперт, бросая на брата предупреждающий хмурый взгляд.

Выражение лица того слегка смягчилось.

— Извините меня, Флоренс. Я вовсе не хотел вас обидеть.

— Ничего страшного. — Разве можно было винить Остина в том, что он заботился о благополучии близкого ему человека. — Что вы хотите обо мне узнать?

Отставив пустую тарелку, он наклонился вперед, опершись локтями на стол.

— Все, что может помочь нам выяснить, кто вы такая.

Флоренс положила вилку с куском яичницы на край тарелки.

— Видите ли…

— Флоренс почти ничего о себе не помнит, — вмешался Руперт. — Не стоит лишний раз расстраивать ее, напоминая об этом.

— Он говорит дело, Остин, — заметил Энтони.

Она была благодарна Руперту за заступничество, а Энтони за поддержку. Однако ей надоело, что с ней носятся, как с хрупкой фарфоровой куклой, способной разлететься вдребезги от одного сурового слова. Давно уже пора перестать считать себя жертвой обстоятельств. Вернется к ней память или нет, надо думать о будущем. Пришло время взять судьбу в свои руки.

Набрав полную грудь воздуха, она смело встретила пристальный взгляд Остина.

— Меня зовут Флоренс Парето, но я сомневаюсь, что это мое настоящее имя. Почему-то мне кажется, что я вычитала его в книге или увидела на обложке. На эту мысль меня навела фотография тети Кэйт в окружении книг. Она ведь библиотекарь, да?

— Раньше была, а теперь подрабатывает в свободное время на общественных началах. Но, в сущности, это одно и то же, — сказал Руперт и добавил: — Флоренс, стоит ли продолжать?

Жестом руки она остановила его и, откинувшись на спинку стула, вновь обратилась к Остину:

— Только этим утром я убедилась в том, что училась в колледже.

Остин пожал плечами.

— Что ж, это означает только, что для карьеры посудомойки вы слишком образованны. — В его голосе слышалось раздражение.

— У меня есть ощущение, что упомянутые «Сонаты» Валье-Инклана одно из любимых моих произведений. Я предпочитаю книги кино и телевизору, однако люблю ходить в театр на классические постановки. Полагаю также, что хорошо разбираюсь в драгоценностях и не люблю красный цвет в одежде…

Руперт неловко прокашлялся.

— Флоренс, не надо.

Может быть, но отступать было поздно.

— И я точно знаю, что мне не нравится. — Она многозначительно оглядела молодых людей, сидящих за столом. — Я не люблю, когда мне указывают, что следует делать. И хотя я благодарна за заботу, ненавижу, когда со мной сюсюкают. Но больше всего мне не нравится не помнить, кто я такая и откуда взялась в вашем городе!

Флоренс остановила свой взгляд на Остине.

— Вот все, что мне известно, — закончила она. — Я готова выслушать любые предложения, но не потерплю, чтобы кто-нибудь вмешивался в мою жизнь.

В холодном взгляде Остина появилось нечто похожее на уважение, губы его даже скривились в подобии улыбки.