Стерва на десерт - Ольга Володарская

— Зорин, ты чего подкрадываешься? — заверещала я,в надежде, что кто-то за дверью меня услышит и прибежит выручать, на случай еслинаш Поворотти и есть тот садюга.

— Я? — он очень удивился. — Я тебя из тогоконца коридора начал звать, а ты меня не слышала.

— Да? — на этот раз удивилась я. Что-то неприпомню за собой глухоты.

Так и стояли друг напротив друга, недоверчиво сверкая глазами,пока я не схватила его за рукав и не вытащила на освещенное место.

— И зачем ты меня звал?

— Как зачем? Поздороваться.

— И только?

— Только, — не слишком убедительно буркнул он.

— Ну, тогда, привет! — бросила я и приготовиласьвновь нырнуть в темноту, как он поймал меня за руку.

— Подожди, Леля. Я хотел спросить… Ну… Как продвигаетсяследствие?

— А тебе зачем?

— Ну… Как же. Люди погибают и все такое.

— Да ты же, чертов сноб, уборщиц за людей не считаешь,так что не пудри мне мозги… — тут я замолкла, а потом как гаркну генеральскимбосом. — Где пропадал в течение 40 минут во время нашего юбилейноговечера?

— Нигде.

— Нигде ты будешь пропадать, когда умрешь, а в средувечером ты был где-то конкретно. Говори!

— Отстань, — жалобно протянул он.

— Говори, а то Геркулесова позову.

Он обиженно сопел, надувал губы, прятал глаза, а потомвыпалил:

— В туалете.

— Женском? — ахнула я.

— Почему женском? — удивился Зорин. —Мужском.

— 40 минут?

— 45.

— Так ты за мужиками что ли подглядываешь?

— У меня простатит, — тихо и трагично сообщил он,понурив свою буйную головушку. — Это моя беда.

— Беда? — я не понимала, зачем так переживатьиз-за какой-то простаты, ведь не СПИД же, даже не хламидиоз.

— Беда, — еще трагичнее вздохнул он. —Болезненное мочеиспускание, проблемы с женщинами…

Я прыснула. Можно подумать, до простатита у него проблем сженщинами не было.

— Могу даже справку показать, — закончил Зорин.

— Не надо, — я похлопала его по пухлому плечу. Японяла, что это не ОН.

Думаете, меня убедили его сбивчивые жалобы и заверения?Конечно, нет. Просто я все это время смотрела на его руку, которой он так иобхватывал мое запястье. Это не рука убийцы. Мягкая, розовая, с ямками напальцах, она бы очень хорошо подошла кондитеру.

А вот та, из кустов… Именно такие руки должны быть у убийцы.Сухие, шершавые, с синими прожилками. И пальцы — длинные, тонкие, цепкие.

И в тот миг я осознала, что тогда на меня напал никакой неграбитель, а наш институтский душегуб. Собственной персоной.

Мне стало дурно. Я привалилась к стене, скованная запоздалымстрахом.

Через минуту наваждение прошло, и я смогла расслышать словаЗорина.

— Так что там со следствием?

— А тебе зачем? У тебя же простатит, — не к местудобавила я.

— Так ты что, ничего не знаешь?

— Я? — обиделась я. — Я знаю все. Ну, почтивсе.

— И про Льва?

Я уже хотела спросить, причем здесь царь зверей, но неуспела. Дверь, ведущая в коридор, распахнулась, и в ее проеме показаласьузнаваемая с первого взгляда фигура Геркулесова. Он обвел взглядомпространство, увидел меня, кивнул, потом прокашлялся и изрек:

— Гражданка Володарская, будьте добры, подойдите комне.

Я послушно подошла, Зорин рванул за мной.

Мы вышли в фойе. Было оно просторным и светлым. На одной изстен красовался не слишком удачный портрет отца-основателя института академикаГузеева, а в центре фойе имелась «проходная», с вертушкой и охранником.

На этот раз, кроме портрета и сотрудника ВОХРа было ещемного всего, заслуживающего внимания. Например, два милиционера, начальниккараула и техники безопасности. Но самое главное — у вертушки понуро стоял ЛевБлохин, беззвучно плакал и стыдливо прятал свои скованные наручниками руки подсиний халат.

Я недоуменно воззрилась на Геркулесова. Зорин же молчать недумал.

— Что же, гражданин милиционер, делаете? — завопилон. — Невинного человека сажаете!

— Не сажаем, а задерживаем.

— Зачем?

— До выяснения обстоятельств.

— Каких еще обстоятельств? — это уже я подалареплику.

— Уведите, — скомандовал бравый Геркулесовмилиционерам, а мою реплику оставил без внимания.

Я не унималась.

— Вы что же Леву подозреваете?

— Именно! — выкрикнул Зорин и затряс в воздухесвоим пухлым, совсем не страшным кулаком.

Я недоуменно посмотрела на Блохина. Тот сначала глянул наменя с надеждой, потом сконфузился, опустил очи и захныкал. Его нижняя губаопустилась ему почти на грудь, а соломенные волосенки трогательно упали на лоб.

Бедненький Лева! Жалкий и безобидный мужичек.

— Но почему вы задержали до выяснения обстоятельствименно Блохина? — растерянно спросила я Геркулесова. Мне даже в голову быне пришло включить его в число потенциальных маньяков.

— Потому что именно он является первымподозреваемым, — буркнул Геркулесов и вновь махнул рукой своимподчиненным.

— Че-го?

— То-го! — передразнил меня Коленька и попыталсяувести подальше от проходной. Я дала себя оттащить, но когда мы оказались задверью, зашипела:

— Вы сбрендили, товарищ милиционер?

— Никак нет.

— Никак — да. Мы же с вами договорились, чтоподозреваем пятерых.

— Мы с вами? Я что-то не припомню, что уполномочивалвас помогать мне вести расследование.

— А мне ваше упл…упл… разрешение и не требуется! —разозлилась я. Вот ведь наглый херувим. Сначала посвящает меня в тонкостиследствия, а потом не уполномочивал!

— Я понимаю, что для того чтобы засунуть свой нос кудане надо вам хватит только наглости…

Я подбоченилась, готовая к перепалке. Конечно, я быпредпочла обычную драку, но он страж правопорядка, так что за такого многодадут, а мне сейчас не в тюрьме, а здесь надо быть, иначе этот зазнайка такихдел без моего присмотра натворит…

Неожиданно Геркулесов замолк, испугался, наверное. Послепродолжительной паузы, сопровождающейся моими грозными взглядами и егосопением, он заговорил.

— Извините за грубость. — Еще пауза. — Но вывыведите кого угодно. — Сопение. — Как сегодня выяснилось, Блохин былв тот день в институте.