Банда профессора Перри Хименса - А. Вороной

— Согласен, шеф. Но не многовато ли? Не будем ли мы бежать все эти дни, как угорелые?

— Струсил, Дик, — засмеялся Хименс, довольный произведенным эффектом. — И еще свернем в одном месте и несколько дней поживем на ранчо, поохотимся там.

— Как бы нас не приняли там за дичь, — пошутил Дик, намекая на инцидент в Скалистых горах: их тогда обстреляли издали какие‑то «охотники» и скрылись.

— А Тони Эдкок зачем? А Майкл? Они тоже пойдут с нами? У Майкла, как я знаю, есть автоматический винчестер! Из него не то что пуму, а и медведя уложить можно. Да, Дик, слушай меня внимательно! Нужно сразу же закупить лицензии на отстрел диких кабанов, лосей и канадских оленей. Дик, это нужно провернуть быстро. Бросай все дела. Послезавтра мы выходим. Поговори с Грегори, Брантом, Ленгом, Джун… Пусть собирают рюкзаки!

— И откуда же мы начнем? — Дик ехидненько улыбался и смотрел куда‑то поверх головы профессора.

— Откуда?… Гм!.. Я думаю, от стоянки «Ущелье старой ведьмы». Это вштате Мэриленд… Ну а закончим… у «Вигвама индейца», штат Западная Виргиния. Да, вот еще что. Охотиться мы будем по‑настоящему, с егерем, в штате Oгaйo… Ну, это где ранчо Эхины!

— Странное имя, шеф. Вы и ее уже уговорили идти с нами?

— Гм… Не смейся, Дик! Я говорю серьезно… Уговорю, если надо.

— А как вы смотрите, если с нами пойдет и Кэти?

— Вот ты‑то, Дик, и есть самый, что ни на есть, самоуверенный тип! Она же, хи‑хи, на третьем месяце! Ты, как я посмотрю, времени зря не теряешь! Потому у нас и работа застопорилась. Не там ты выкладываешься, Дик! — захохотал профессор.

— Но… она сама попросится с нами. Она хочет больше двигаться.

— Ну, это твое дело, сам договаривайся с Кэти. И еще вот что, проверни‑ка маршрутный листок с охотничьими талонами. Эдкок тебе поможет… Передай это ему. Хотя нет, ладно, я ему сейчас сам позвоню.

Дик что‑то хотел еще спросить, наверно, поинтересоваться, как у профессора идут переговоры с Вито Фелуччи, он был в курсе дела, но Хименс поспешил, выключил тут же тевид. Ему было сейчас не до вопросов: он уже начал догадываться, какие услуги потребует от него этот представитель концерна «Сверхточные приборы», сцепившегося в схватке за рынки сбыта со своим конкурентом, с фирмой «Цейтис и Джексон».

* * *

Можно было подумать, глядя на сияющую физиономию Вито Фелуччи, прогуливающегося с небольшим лакированным чемоданчиком у входа в музей им. Н. К. Рериха «Красная птица», что тот специально прилетел из Питтсбурга в Нью‑Йорк, чтобы поглазеть па полотна великого художника. А почему бы и нет? Вот уже почти неделю подряд все газеты броско извещали об этой выставке. В просторных залах трехэтажного здания были собраны все картины русского художника Н. Рериха. Все! Так утверждали организаторы этого уникального шоу. И из частных коллекций, и из сверхсекретных комнат подозрительных меценатов, застраховавших свои шедевры на миллионы долларов, и из богатых коттеджей, где они хранились под многими замками, и из государственных музеев многих стран мира были доставлены сюда картины. Более тысячи картин прославленного художника, рисунков, эскизов, театральных декораций, иллюстраций к произведениям Блока, Метерлинка, виньеток, заставок украсили стены музея. Устроители оговорили и условие — никаких расспросов, никаких притязаний к ним, даже если кто и обнаружит в залах похищенные ранее картины.

И профессору давно хотелось побывать на этой грандиозной выставке, но проезжая бывало мимо этого, сверкающего стеклом и золотом, здания, он чуть ли не хватался за голову: очередь с километра два‑три, опоясав несколькими кольцами весь парк, тянулась к кассам. Так было и утром, так было и в обед, так было и поздно вечером. И за эти дни она не убыла нисколечко. А через три дня выставка должна закрыться.

Фелуччи крепко пожал ему руку, улыбнулся, помахав перед лицом профессора двумя билетами. Как ему удалось их достать, было уму непостижимо. Не мог же Фелуччи приехать сюда ночью и выстоять все это время в очереди. Одет тот был, как всегда аккуратно, но не броско. Светлое легкое пальто, с большими нашивными карманами, чуть темнее шляпа, оттеняющая красиво его загорелое смуглое лицо, подстриженные черные волосы, выбивавшиеся ровными прядями и из‑под шляпы. В руке небольшой лакированный чемоданчик. Шел уже третий час, а они все еще переходили от картины к картине. Фелуччи быстрее осматривал их, а Хименс задерживался возле некоторых минут по десять‑пятнадцать. И Фелуччи чуть ли не силой, дергая его за рукав, вел профессора дальше.

После Сальвадора Дали никто так не воздействовал своими картинами на психику профессора, как вот этот взрывокрасочный русский живописец Н. Рерих. Его картины как бы втягивали тебя в неведомый мир, в иное бытие, полностью поглощая и перенося тебя в загадочно‑фантастическое новопоселение, в мир красок, звуков, магии, таинств.

Уже минут двадцать профессор стоял около картины «Властитель ночи», и его правая нога подергивалась, сама собой собиралась ступить в ту «белую дыру», подернутую синевой, что открывалась между приподнятых тяжелых охристых занавесей в центре несложной композиции. И как бы продолжая его внутренний замысел, будто специально для него разместили чуть правее картину «Генисаретский лов». И она служила вроде доказательством, что он, шагнув в ту «сине‑белую дыру», смог попасть в иное пространство. Необозримое, чудное, вечное, безграничное. И фигурка в нижнем правом углу человека, застывшего у залива с нимбом вокруг чуть склоненной к воде головы, напоминала самого бога, тоже переселившегося в эти удивительные края и созерцающего деяние свое, созданных им же рыбаков в лодке.

Произведения Н. Рериха были дополнены картинами мексиканца X. Ороско, американца Р. Кента и другими последователями этого живописца. Вито Фелуччи рассматривал красочное полотно Ороско, отойдя от него чуть ли не на середину зала, где застыл, как монумент, полисмен, скорчив меланхолическую рожицу.

— Я вам очень благодарен, Вито, — сказал ему профессор, подходя. — Вам удалось вытащить меня сюда. Вы знаете, здесь все наши заботы и треволнения кажутся такими мелкими и утилитарными.

— Должен с вами не согласиться, — с иронией ответил Фелуччи. — Мелочные заботы не позволяют нам с вами находится в этом зале, постигать сущность бытия. Вы обратите внимание на публику, Хименс. Ни одного нищего или безработного. Цена билетов им недоступна. Вот вам и утилитарные заботы.

— Вы меня превратно поняли, Фечуччи. Мастера кисти, действительно, заставляют нас лучше ощутить все многообразие мира. Я вовсе не отрицаю фактора упорядочения взаимоотношений посредством денег. Хотя, уже давно от них можно было бы и отказаться.

Полисмен покосился на профессора, крякнул, кашлянул.

— Не нужно к художникам совать политику, профессор, — недовольно прошипел Вито и зло посмотрел на подвалившую к ним дамочку с черной сумочкой, та стала рядом и тоже начала разглядывать картину Ороско.

— Лет десять назад, — продолжил Хименс, не обращая внимания ни на полисмена, ни на дамочку — я летел с представителями вашей фирмы на Сатурн. Мы сделали промежуточную посадку на Марсе. Так я вам скажу, дорогой Вито, ничего подобного на Земле я не видел, кроме, возможно, картин Рериха. Необычный ландшафт Марса, его изрезанные трещинами в сотни метров высотные горы и равнины, почти абсолютно черное небо, покрытое звездами. И представьте себе, на этом фоне голубые купола поселений шахтеров с молибденовых рудников, красные стартовые площадки. Все это как‑то перекликается с картинами Рериха.