Дамская визжаль - Михаил Борисович Бару

школу, перепутал портфели и положил не в гимназический, а в портфель Гоголя свое сочинение на тему о том, как он провел лето. На другое утро выяснилось, что в сочинении нет ни единой ошибки. Даже и самая последняя запятая стоит на своем месте. Сообразительный мальчик стал брать сочинения своих товарищей на ночевку в портфеле. За этот, с позволения сказать, «постой» одноклассники платили ему по две копейки с листа, а те, у кого денег не было, приносили то бублик с маком, то калач, а то и перочинный ножичек с затейливой наборной рукоятью. Вся эта история закончилась нехорошо, некрасиво. Кто-то из товарищей Пашки пожаловался родителям, и… сидеть незадачливый коммерсант толком не мог неделю, а то и больше.

Потом следы портфеля теряются и через несколько десятков лет обнаруживаются уже в фондах какого-то провинциального литературного музея. Уж как случилось, что в портфеле пролежала два или три месяца рукопись рассказа сотрудника музея, — никто не знает. Сам-то сотрудник, недолго погоревав о пропаже, легко восстановил весь рассказ по памяти, напечатал в местной газете «За наше счастливое прошлое» и гонорар пропил с такими же писателями, как и он сам, в местной чайной. Когда же отыскалась первая рукопись, то удивлению автора не было предела — из всего рассказа нетронутой оказалась только фамилия автора — Копейкин. Даже само название было изменено на более звучное и интригующее. Слог стал таким легким и блестящим, образы такими сложными и многогранными… Следы Копейкина и его рукописи исследователям проследить не удалось. Кажется, он уехал с рукописью своего рассказа в Москву, обивать пороги тамошних редакций, и там сгинул. Уже потом, через год или два, как ему пропасть, ходили слухи, что объявилась в столице шайка из самых что ни на есть изгоев приличного литературного общества — всклокоченные поэты, испитые прозаики и оборванные эссеисты, промышлявшие кражей рукописей знаменитых писателей. И атаманом этой шайки был некто другой…

Портфель же забрали в Москву. Сначала решили создать секретную комиссию по выяснению его чудесных свойств, пригласили в нее известных писателей и литературоведов в погонах и даже провели первое секретное заседание, но как-то потом все сошло на нет, а сам портфель нечувствительным образом оказался у одного из секретарей Союза писателей. Лежал у него в сейфе. Периодически клал он в него разные свои рассказы, повести и даже один роман. Полежат рукописи квартал или два, достанет он их — диво дивное, а не рассказы. Начнешь читать — не оторвешься. Только одно в них нехорошо — не потрафляют они властям. Такое иногда в тексте отыскивалось, что остатки волос у этого секретаря становились дыбом. Шляпу на голову натянет, чтоб сослуживцы не видели, как он некоторым образом взъерошен, в кресло вожмется и сидит, дрожит. Ну кто ж выдержит долго такие пытки? Да и зачем они ему при такой-то зарплате, квартире и машине? Ради чего, спрашивается? Отнес он портфель в музей и зажил себе пропиваючи.

А снаружи портфель как портфель. Самый обычный. Светло-коричневой кожи с одним замком и двумя металлическими пряжками для ремней. Почему-то фотографировать его запрещено. Уж как я ни упрашивал старушку, следящую за порядком в этом зале, — ни за что она не соглашалась. Тогда я сфотографировал его тайком — камерой телефона. Ну и еще несколько экспонатов. Домой пришел, стал переносить фотографии из телефона в компьютер — все есть, а вместо фотографии портфеля какое-то размытое зеленое пятно. Черт его знает почему.

Немного философии

Еду утром на работу. Места не досталось — стою. Мне сверху видно, что читают, как обычно, глянцевую ерунду. Такой духлесс от этих журналов стоит… Вдруг вижу — женщина одна в книгу смотрит. И написано там: «Глава XXVII. Немного философии». «Э, — думаю, — не все так плохо, как хотелось бы». Шею вытянул, глаза прищурил и читаю то, что под заголовком мелкими буквами. А под ним… «Рок проснулся от удара кулаком в лицо. Перед ним стоял запыхавшийся Майк. Он был весь в поту». Такая вот философия. Еще хорошо, что ее немного.

Машина времени

На территории научного центра, в одном из корпусов которого квартирует наша контора, есть машина времени. Ну, не то чтобы совсем машина, на которой хоть к динозаврам, а попроще — прокатиться можно лет на двадцать пять или даже тридцать назад. Называется она — столовая. Я туда хожу, когда забываю взять из дому обед. Там все как тогда. И еда, и посетители, и повара, и уборщицы. Посетители и повара, правда, здорово состарились. На столах стоят бумажные салфетки в стаканах, но не целиком, а разрезанные на треугольнички. Я посчитал — из одной салфетки можно вырезать восемь таких треугольничков. Еще стоит потемневшая сверху, в открытых майонезных банках, горчица или хрен. И гжельские солонки, в которые, при случае, можно макнуть с размаху яйца. Теперь уж не запрещают. Недавно я взял на второе бифштекс с яйцом. Он был точно такой же, как и во времена моей молодости, — немного зеленоватый и мокрый. Еще бы — столько лет прошло. Позеленеешь тут. Есть я его не стал, но поковырял алюминиевой гнутой вилкой. Повспоминал… Когда я был студентом, мы с моим другом Женькой часто ходили обедать в блинную у Белорусского вокзала. Там подавали такие бифштексы. То есть, конечно, никто не подавал, а надо было отстоять за ними длинную очередь с подносами, которых на всех еще и не хватало. Самое приятное в этой забегаловке было в самом конце, в гардеробе. Старик-гардеробщик с такими, как мы, само собой, не церемонился — кивком головы покажет — иди, сам одевайся. И снова газету свою читать. Но если дашь ему гривенник, а лучше два, то он подавал тебе твое старое пальто с давно оторванной вешалкой и помогал одеться. Мало того — еще и разглаживал своей морщинистой лапкой воображаемые складки на спине. Вот заради этого разглаживания мы с Женькой и ходили туда. Нам казалось… мы воображали… всякую ерунду, которую воображают студенты, у которых нет денег на приличный ресторан. Но вернемся к столовой научного центра. Из примет нового там на полке буфета стоит коробка с шампанским Moet & Shandon. Как она